Герберт нахмурился.
— Я написал ему, однако ответа пока не получил. Так или иначе, вскоре мы планировали встретиться и поговорить лично. Но учтите, дело может затянуться: сейчас непростой период. Дяде попросту не до изобретателей, какими бы гениями они ни представлялись.
Я прекрасно понимал Карла Боша. Если события пойдут по худшему сценарию, до инноваций руки не дойдут — тут бы спасти то, что уже имеешь! Южно-Рейнские магнаты, при всём их могуществе, зависели от своих давних партнёров и соперников из северной Рурской области, правобережная часть которой оказалась под угрозой оккупации. Без угля и стали встанет любая отрасль, а тем более химическая, да ещё с прицелом на создание синтетического топлива. Но вышеупомянутое не отменяло того, что в моих силах было избавить Бошей от терзаний, связанных с энергетикой… и не только.
— Не переживайте, герр Бош, с любой бедой можно справиться. Главное — знать как! Я буду занят сегодня, но завтра я хотел бы позвонить вам с конкретным предложением.
Его разработка отняла у меня пару вечеров, которые я потратил на составление чертежей и их подгонку к текущему уровню развития человечества. Без конкретных схем нечего было и думать о том, чтобы подступаться к промышленникам. Они привыкли, что всякую идею можно и нужно разложить на бумаге до последнего винтика.
Взгляд, которым меня одарил Герберт, выражал неприкрытое сомнение. Играл-то я хорошо; но шахматы и индустриальная химия — это очень разные вещи.
— Напомню, что я мало что решаю…
— Не беда! — откликнулся я. — Вместе мы решим очень многое.
В то, что он не имеет влияния на дядю и не занимает в BASF высокой должности, полученной за заслуги, я ни капли не верил. Герберт мог прикидываться недалёким пижоном, который сорил деньгами на сомнительные развлечения, но скрыть от меня свою суть у него не получилось.
Расстались мы на позитивной ноте. Строго говоря, Герберту не нравились выскочки, которые стремились пробиться за его счёт, но мои успехи в шахматах и нарочитый оптимизм подкупили его; кроме того, он ещё не забыл, что я спас ему жизнь — с оговорками, конечно. Убить-то его желал не водитель, а Существо, о котором Бош понятия не имел.
Среди малочисленных хороших вещей, связанных с Великой войной, особняком стояла мода на бессчётные союзы, объединения и кружки. Немцы распробовали их, и популярность этих организаций росла, как снежный ком. Они давали чувство причастности, крайне важное для людей, выбитых из привычной колеи жизни чудовищным кровопролитием и развалом государства.
«Сообщество» не стало исключением. Собрания оно проводило регулярно. Зачастую они носили неформальный характер: попросту были встречами знакомых и друзей в выбранной пивной. На такие мероприятия приглашали не всех участников «Сообщества», а лишь приближённых к той или иной фракции внутри него — в зависимости от того, кто был инициатором сбора. Официальные встречи проводились реже, под них Эдуард и арендовал склад на краю города.
Я не посещал ни публичных, ни приватных собраний. Они отнимали драгоценное время — на попойки или на выслушивание жалостливых историй от ветеранов, не столь важно. Своё отсутствие я обговорил с Эдуардом заранее, объясним его тем, что занят восстановлением винтовок. Председатель мне поверил и не мотал нервы приглашениями, хотя иногда я с ним всё же встречался. В первый раз я продемонстрировал ему Gewehre 98, высокое качество которых едва не выставило меня вором; во второй — привёз ещё пятнадцать обещанных винтовок, обсудил с ним репертуар допустимых песен и сыграл на пианино, чтобы Фрейданк убедился в моих навыках.
Изменения, внесённые мной в привычные мелодии, поразили Эдуарда. Он до того расчувствовался, что освободил меня от сборов на нужды «Сообщества», включая обязательные, на весь двадцать третий год.
На встречу я чуть не опоздал. Меня даже собрались отчитать охранники на входе, некстати вспомнившие о своих прусских корнях. Моя комплекция их смутила, но они превозмогли свой трепет, ибо свято веровали в дисциплину и полагали всякого человека равным перед ней. Я, не собираясь терпеть к себе такого отношения, приготовился пробиваться внутрь силой. Скандал предотвратил Фрейданк, который выскочил из здания, погрозил кулаком охранникам и потащил меня за собой.
На стенах склада висели германские флаги: поровну чёрно-бело-красных бывшей кайзеровской империи и чёрно-красно-золотых — республиканских. Эдуард, этот хитрый жук, отказывался ставить на одну команду, а значит, у него не вышло выведать политических предпочтений приглашённого офицера. Фрейданк хотел подороже продать «Сообщество» заинтересованной стороне и не мог позволить себе отпугнуть покупателя ошибочным мировоззрением. Я не сомневался, что Эдуард выписывает себе и «Симплициссимус» [2], и «Фелькишер беобахтер» [3] — хотя бы для того, чтобы держать нос по ветру. Он был прирождённым политическим флюгером.