Вильке хохотнул.
— Наверное, в этом моя заслуга. Они привыкли, что я занимаюсь добычей всякой всячины и, должно быть, поверили, что мы вместе стянули винтовки с завода или выкупили их у рабочих для перепродажи после собрания.
— И часто ты таким занимаешься? — воззрился я на него.
Вильке принял невинный вид и устремил взгляд в свинцовые небеса.
— Не нужно верить лживым слухам, они порочат честь самых достойных граждан. — Он хитро улыбнулся. — С заводов растащили всё, что не приколочено, ещё в первый год, а теперь на них столько охраны, столько охраны…
После заключительных мероприятий, которые включали в себя сборку обычных винтовок Gewehre 98 на скорость и трогательное исполнение имперского гимна детьми, в течение которого Бек сардонически ухмылялся, все разошлись по домам. Мецгер попробовал было сманить меня бутылкой припасённого голландского женевера [1], но получил вежливый отказ, на который не обиделся. Я направился к станции, чтобы сесть на последний поезд до Шмаргендорфа, — и вот тогда ко мне прилипли два попутчика, изображавшие из себя умелых сыщиков.
Когда я проходил мимо длинной витрины ателье, занявшего практически весь первый этаж вытянутого дома, то замедлил шаг и дождался, пока оба преследователя, потеряв меня из виду в тумане, подберутся поближе. Они заметно расслабились, не ожидая от жертвы осведомлённости об их действиях, и я получил шанс разглядеть их получше.
Откровением их личности для меня не стали: это были подручные Эрика Флюмера, те самые, что принесли для него мой ящик с винтовками. Руки они держали в карманах, нервно переглядываясь и постоянно озираясь по сторонам.
Это был плохой знак.
Я не забыл, что у них при себе имелись револьверы, а их поведение говорило о том, что они не просто желали знать, где я живу, — и не пасли для того, чтобы позвать ещё отряд соратников с дубинками и объяснить наглому выскочке, кого и за что нужно уважать в современной Германии.
Они выжидали удобного случая, чтобы расстрелять меня в спину.
О таком уже почти не пишут в газетах. Если кто-нибудь и сподобится выпустить о моей смерти заметку, это будут акулы пера, которые свяжут здоровяка, погибшего на окраине Берлина, с победителем только-только прошедшего шахматного турнира. А может, Фрейданк оседлает волну, проплатит публикацию и представит дело как политическое — о том, что членов его организации преследуют абстрактные враги, оставив уточнение этих самых врагов на откуп читателю. Прекрасная выйдет реклама для его детища. Привлечёт к нему рисковых парней, готовых бороться за благое дело и мстить за мёртвых товарищей, а что это будет за дело и с какой целью месть, — да не так уж и важно.
Почему подручные Флюмера до сих пор не осуществили свой план? Скорее всего, такая работёнка им досталась впервые. Убить человека посреди городской улицы, пусть не кипящей жизнью, но всё же и не полностью безлюдной, — задача, которая требует изрядной решимости и наглости. Это не благословлённая государствами рубка в траншеях, это — преступление, на которое обычно способны, лишь когда кровь кипит в жилах, когда адреналин бьёт в голову, — или когда убедил себя, что действуешь из наилучших побуждений и другого выхода нет. Вот парни Эрика и убеждали себя, благо время у них ещё было — пока мы не дошли до железнодорожной станции, которую посещают полицейские патрули.
А может, они просто рассчитывали на то, что я вовсе решу срезать дорогу через дворы и упрощу им задачу. О том же, кто именно приказал им расправиться со мной, догадываться не приходилось.
Я ускорил шаг и свернул в первую попавшуюся подворотню. Как известно, если боя не избежать, его надлежит принимать на своих условиях.
Я затаился за старой телегой, расположившись таким образом, чтобы свет газового фонаря с улицы не доставал до меня. Из-за высокого роста я был вынужден пригнуться, и полы пальто угодили в лужу грязи — фрау Шнайдер будет недовольна, это уж точно.
Вскоре раздались поспешные шаги — чавканье ботинок по полурастаявшему снегу на брусчатке. Потом показались два силуэта. Я не видел выражений их лиц, лишь контуры тел, остальное скрывал лившийся в проулок свет.
Они прошли мимо телеги, напряжённые, как взведённые пружины.
— Где это дерьмо свиное? — прошептал первый.
— Ага, припустил вдруг. Неужели что-то почуял?
— Если мы его потеряем…
Я не стал дожидаться окончания фразы и рванулся вперёд.
Мой кулак врезался в затылок первого, и он осел на землю без звука. Второй тут же обернулся, его глаза широко распахнулись, рука потянулась из кармана, но я был быстрее. Одним движением я схватил его за запястье и с силой выкрутил, не давая достать револьвер. Он попытался ударить меня другой рукой, но я отбил удар локтем, впечатывая его в стену.