Тут я подумал о матери и о том, что будет с ней, и как она вообще это переживет. Ну нельзя заводить единственного ребенка, да еще так поздно, да еще вся эта история с отцом…
Волна накатила на меня и облила с головой.
Я вцепился в мачту. Сдаваться? Черта с два. Я буду держаться до последнего. Ужас пробирал до костей — море, древний, хтонический зверь, собиралось пожрать меня, утащить в свои бездонные глубины. Теперь я сам внутри был как Костя и готов был плакать, орать, обвинять даже… ну уж нет, не буду я на это тратить силы. Я буду держаться за мачту, и…
И вот тут случилось странное. Похоже, что бред от страха.
Сначала — ровный ряд огоньков. Цветные огоньки в воздухе рядом со мной, как будто обрамляющие небольшую платформу. И на этой — невидимой, в огоньках, платформе, сидел человек — не в защите, не в форме спасателя, вообще ни в какой не в форме, а в чем-то белом. Он сидел, скрестив ноги и улыбался. Вот это было самым диким — он улыбался. И еще, это я не понял сразу, а только зарегистрировал мозгом — его лицо само светилось, как фонарь.
И тут волна мощно нахлынула на меня, рванула и понесла. Мои руки ослабели, мачту вырвало из ладоней. Но тотчас чья-то рука перехватила мое запястье и потянула вверх.
Я забарахтался и вцепился в край… плота?
Он взял меня за шкирку и втащил наверх, словно котенка.
Я лежал на невидимой, но прочной поверхности. И от нее поднималось тепло, быстро высушивая меня, одежду, волосы. Потом я заметил, что эта невидимая поверхность слегка светится. Здесь не было дождя. И не был слышен шум моря.
Я сел. Мой спаситель сидел все так же неподвижно. Теперь я мог разглядеть его как следует — и не мог отвести глаз.
Все в нем было обыкновенно. Белая хламида неопределенной формы. Нормальное лицо, нос картохой, светлые волосы. Вот только глаза. Таких глаз я никогда не видел. И не мог бы описать. Были они большие? Светлые или темные? Кажется, все-таки светлые, зеленые, что ли — точно я не скажу.
Но вот их выражение, их свет… Мудрость? Понимание? Сочувствие? Опыт тысячелетий? Все вот это сразу приходило на ум. Оторвать взгляд невозможно. И я молчал, словно язык проглотив. Он заговорил первым.
— Все хорошо. Не бойся, Станислав.
Я немного пришел в себя.
— А… Марсела, Костя… ребята…
— У них все будет нормально. Их заберут через пять минут, — заверил меня спаситель.
— А… я.. вы?
— И у тебя все будет хорошо. А могло быть плохо. Ты не удержался бы за мачту.
— А кто вы? И что это за? — я указал на платформу. Как будто невидимый, в огоньках, плот, висящий прямо в воздухе. Вроде сейчас разрабатывают гравитационный двигатель. Это оно?
— Это неважно, кто я, — усмехнулся человек, — гораздо важнее, кто ты. Знаешь, кто ты, Станислав Чон?
— Ну… конечно. Я же не свихнулся пока.
— Ты очень важный для будущего человек. Это просто такой факт. Учти его. Ты настолько важен, что нельзя допустить, чтобы ты умер.
— Все же умирают.
— Конечно. Но не в четырнадцать лет.
— Все важны.
— Да, конечно. У тебя все будет хорошо, Станислав.
Он поднял голову, и я тоже. Над нами рокотал вертолет. Спасатели снимали с мачты моих товарищей. Наша платформа стала медленно подниматься. Я подумал, в какое изумление все придут, когда увидят эту штуковину. Это же супертехнологии какие-то. Не зря он говорит о будущем.
Он поднялся. Положил руку мне на плечо.
— Не забывай меня, Станислав. До свидания!
Я сам не понял, как очутился внутри вертолета, на полу, рядом с моими мокрыми и полузамерзшими друзьями. А я уже был сух, согрет и больше не трясся от ужаса. Салверы передавали нам сухую одежду, одеяла и горячее питье. Марсела переодевалась без всякого стеснения. Впрочем, мы не в первый раз были в ситуации, когда стеснение смысла не имело. И ночевали втроем в одной палатке, и вообще всякое бывало.
Она взглянула на меня.
— Стаська, ты же нас спас! Если бы не ты…
— Да ладно. Мне просто случайно попалась эта мачта.