Дело в том, что произошло что-то странное. Но что? — Халатность техников…
Почему-то все казалось мне сейчас таким ужасным, что хотелось отмотать время на два часа назад. Когда все в мире было еще спокойно.
Цзиньши, «Черное время»
«Разным, но не всем будущим временам я посвящаю эту книгу».
Этими словами великого писателя двадцатого столетия Хорхе Луиса Борхеса я предваряю свое повествование, дорогой читатель. Я знаю, ты не поверишь мне.
Живущие в антиутопии никогда не верят, что их мир — ужасен.
Я попытаюсь достучаться до твоего сердца, читатель. Я скажу на том языке, который тебя приучили понимать: наша цивилизация, земная цивилизация в большой опасности. Тебе решать, игнорировать это предупреждение — или постараться хоть что-то предпринять.
Я знаю, сейчас ты уже спрашиваешь себя: отчего же автор не пошел обычным путем? Отчего не обратился в свой Совет трудового коллектива или в Совет более высокой ступени? Отчего не инициировал общественную дискуссию? Я горько смеюсь в ответ твоим мыслям. Ты привык решать все проблемы обращением к тому, что считаешь обществом. Но настоящие проблемы никогда не приходят тебе в голову. Потому что ты сформирован особым образом. Ты кондиционирован для жизни в этой замкнутой среде.
Но ты уже читаешь эти мои строки, и значит, ты не безнадежен. Ты просыпаешься.
Опасность, которая грозит нашей цивилизации, — не пришла извне. Эта внутренняя опасность сродни душевной болезни, которая пожирает мозг — а больной даже и не подозревает, что здесь что-то не так.
То, что нам грозит, — духовная гибель. За которой неминуемо последует и физическая».
Я покачал головой. Кажется, автор бредит. Кажется, у него расстройство личности — уже по напыщенному стилю можно ставить диагноз.
До сих пор у меня так и не дошли руки до файла, подаренного Аркадием. Раненую девушку — её звали Сян Линь — отправили на Марс вчера. До самой отправки мы сидели рядом с ней — все втроём, кроме дежурного. Необходимости такой не было, конечно, мы распределили дежурства, достаточно было бы одного салвера. Но нас как магнитом тянуло в палату, где лежала в искусственной коме несчастная девушка-планетолог. Сай успешно провела операцию, но состояние Линь оставалось стабильно тяжелым. Я не мог думать ни о чем другом. Подрагивали цифры и графики на мониторах, мы молчали, глядя то на приборы, то на бледно-восковое лицо пациентки. Временами кто-то из нас вставал, обтирал ватным тампоном лицо Линь, поправлял руку, очищал и увлажнял полость рта. В общем, хотелось делать хоть что-нибудь. И уйти было невозможно. Тем более, что временами Линь начинала умирать, и мы быстро, лихорадочно решали, что ей ввести. За трое суток я поспал от силы часов десять — не подряд, конечно.
Вчера наконец пришел с Марса спецрейс с медицинской капсулой. Просто так в пассажирском, даже в медотсеке отправлять Линь было нельзя. Прилетели две врачицы-нейрохирургини, осмотрели Линь, поговорили о чем-то, не глядя на нас — конечно, они специалисты, а мы всего лишь салверы. Впрочем, с Сай они благосклонно побеседовали, та разъяснила им свои действия, и врачицы одобрили ее. Затем они укатили капсулу к себе на корабль. Мы, все четверо проводили их до выхода и молча наблюдали, как закрывается шлюз.
На Церере врачей нет. Уже давным-давно врач — фактически ученый, лечит он самые сложные случаи, привлекается для консультаций, если салверы не справились. Обязательно имеет узкую специализацию. На космической станции, где в общем-то все здоровы, врачи ни к чему.
Мы — не врачи, а салверы. Еще до Освобождения и создания всемирного Союза Трудовых Коммун наша профессия приобрела это название, бог весть, кто его придумал. Происходит оно сразу от двух латинских cлов — здоровье (salus) и спасать (salvare). Изначально профессия эта объединяла тех, кого в еще более древние времена презрительно называли «средний медперсонал» — медсестер, фельдшеров, акушеров. Сразу предполагалось, что работать салверы будут самостоятельно, что образование им будет даваться весьма серьезное, что они смогут сами ставить диагнозы и даже лечить в простых случаях (так, как это уже и было к тому времени во многих странах в отношении медсестер или, если такая специальность была, фельдшеров).
В наше время салвер учится профессии пять лет, усваивая — благодаря нейростимуляции, конечно — значительно больше информации, чем усваивал врач лет пятьдесят назад. С подробными знаниями о человеческой анатомии, физиологии и биохимии, патологии, с умением провести элементарную операцию по удалению аппендикса или желчного пузыря, ну разумеется, трахеотомию, или принять даже осложненные роды. Если салвер дальше специализируется на хирургии, он вообще может проводить чуть ли не любые стандартные операции — лишь для сложных и необычных случаев требуется врач. Да и врачи — те же салверы, только после пяти лет института они еще три года учатся в аспирантуре. Я бы тоже мог учиться дальше — просто не захотел.