Но то, что происходило в Кузине, впечаталось в память сердца, прошло через эмоциональный интеллект. Имена Алексея Воронкова или Марии Кузнецовой — вроде имен близких умерших родственников11.
Где же, как не здесь, начинать мне распутывать этот страшный клубок?
На чем же, как не на этом материале подвергать проверке этичность всего происшедшего, правоту, или неправоту, или частичную правоту Цзиньши? Конечно, у меня ситуация еще проще — моя мать сама героиня Освобождения. Но лезть к матери еще с какими-то расспросами? Она уже рассказала мне обо всем, о чем посчитала нужным рассказать.
Впрочем, и с ней я тоже, разумеется, поговорю.
Отсюда и начнем. С истоков. С того, что я впитал в детстве кожей, всеми порами, с первых историй, которые поражали мое пацанье воображение, в которые я играл с ребятами, выстругивая деревянные автоматы из палочек.
Парк Памяти. Его переименовали не так давно, раньше этот район назывался Новоград. Все здания здесь построены уже после Большой Войны, выглядят как обычные постройки 21-го столетия. По тем временам даже роскошные. Здесь был небольшой, обнесенный стеной, хорошо охраняемый поселок для хозяев единственного тогда в городе завода. Нашего знаменитого «Электрона».
После войны здесь разбили парк, стены снесли, а братские могилы погибших при штурме Новограда так и остались посреди парка. Правда, теперь они не воспринимаются как могилы. Я издали увидел знакомую гранитную стелу. Обычный древний памятник, вроде Ленина на площади Революции, перестоявшего аж ядерную войну.
Здесь, на стеле высечены имена. Я любил читать их в детстве, как книгу, и выучил чуть ли не наизусть. Имена и позывные. Мурза, Ильдар Байгуллин. Белый, Виталий Михайлович Речкалов. Чума, Светлана Николаевна Васильева. Не то чтобы я знал подробности о каждом из них — нет, конечно, настолько в историю родного края я не углублялся. Мне просто нравились имена. Я воображал себе людей, стоящих за ними, придумывал, как они выглядели, сколько им было лет, как они попали сюда…
Я лишь скользнул взглядом по столбику знакомых имен и поразился тому, что многое, оказывается, забыл. Но это не так уж важно. Все равно мне казалось, что я стою у кладбища моих предков, родственников, никогда не виденных, но от этого не менее родных.
Здесь только погибшие при штурме. Есть еще могилы у Музея Революции, там лежат те, кто погиб до и после образования коммуны в Кузине. У «Электрона» тоже есть свой маленький мемориал.
В нескольких метрах от стелы — знакомый круглый камень, на нем выбит один только крест. Почему крест, нам объясняли — в городе тогда была церковь, священнослужители, и они настояли. Имен на камне нет. В эту могилу положили тех, кто воевал с противоположной стороны. У хозяев завода была своя частная армия, охрана, и вот там лежат бойцы этой армии. Наемники. Их в общем-то тоже жалко. Нам, конечно, говорили, что они повернули оружие против братьев по классу, убивали рабочих, но все равно ведь люди. Пошли в охрану Новограда, чтобы прокормить семью, им приказали — они и стреляли. Я подошел к камню ближе.
Вот это новость! Теперь и этот памятник — ну не памятник, так могильная плита — был покрыт именами. «Казанцев, Игорь Андреевич, год рождения — год смерти. Нурмухамедов, Ришат Ахметович… Шнайдер, Иосиф… Слепынин, Борис…»
Только имена, фамилии, год смерти, иногда и год рождения. Интересно, кто же это сделал? Ведь это не так просто — неужели восстановили каким-то образом имена охранников, выяснили, кто именно погиб в том бою? Это должна быть титаническая работа — и чего ради? Н-да, странное дело. Впрочем, и это неважно.
Памятник по-прежнему на месте — перед музеем. Эта скульптурная работа тоже в детстве потрясала мое воображение, да и сейчас я нахожу ее вполне приличной. Герои Кузинской революции. Алексей Воронков, в бандане и с кинжалом на поясе. Стальное лицо, рука на прикладе. Ольга Николаевна Боровская. Памятник поставили еще при ее жизни, она вначале была секретарем Кузинского горкома, а потом уехала в Свердловск и там стала очень большим уральским начальником. Говорят, Боровская сильно возражала и метала громы и молнии по поводу памятника. Зачем, мол, этот культ личности при жизни. На что Кузинский совет резонно ответил, что из песни слов не выкинешь, памятник — погибшим, но ее, Ольги Николаевны Боровской, сиречь Иволги, роль из истории Кузинского освобождения не сотрешь. Так что пусть терпит. Хотя, наверное, став начальством, да и просто постарев, Боровская уже потеряла внешнее сходство с этой женщиной — жесткой, костлявой, с птичьим профилем, во главе архитектурной группы — Воронков, он же Ворон, стоит сбоку, как бы охраняя ее.
11
События, связанные с революцией в Кузине, упоминаемые далее персонажи описаны в книге «Перезагрузка», https://ridero.ru/books/perezagruzka_2/