– Два.
Пистолет вошел глубже. Мушка оцарапала Женино нёбо.
– Три!
В глубине Жени, между окаменевшим сердцем и скукожившимся желудком, родился крик, рвущийся на свободу, как неудержимая блевотина. Водитель пикапа кашлянул, рефлекторно дернулся и накрыл ладонями руку, сжимавшую пистолет. Пальцы Жени скользнули в спусковую скобу, глаза зажмурились, боясь и в то же время, с нетерпением ожидая выстрела, уповая на долгожданную, спасительную вспышку, на всепоглощающую и всепрощающую боль. Но ее не последовало. Да, боль была, только другая, от выдернутого изо рта пистолета, мушкой отколовшего зуб.
Подскочив с Жени, насильник отбросил оружие и растерянно огляделся. Отсутствие выстрела поразило его не меньше, чем скорчившегося противника, рядом с которым лежала отрубленная пластиковая голова.
– Пого-ди, – переводя взгляд то на Женю, то на усеченную кукольную голову, шептал дальнобойщик, – по-го-ди.
Опустившись на колени, Саша схватил отрубленную голову и приложил к Жениному лицу.
– А этот мент – не твой родственник?
– Сын, – с трудом выдавил путешественник, – это мой сын.
От избытка впечатлений голова у Саши пошла кругом. К этому часу он не спал уже больше суток, столько же не ел и едва ли соображал без сигарет. Положив пластиковую голову постового на грудь его же родителя, дальнобойщик накрыл ее безвольными Жениными руками. Сжав кусок пластмассы, водитель пикапа беззвучно вздрагивал, глотая кровавые слюни.
– Убей. Убей меня.
Шепот тихий, как первый ночной заморозок, заполз под ветви барбариса.
– Слышишь? Убей меня.
Не отвечая, Саша покачал головой.
– Ты же хотел, ты же мог, – голос водителя пикапа звучал, словно мольба умирающего, но дальнобойщик продолжал отнекиваться.
– Нет.
Перевалившись, Саша засунул руки в карманы Жениной куртки и вытащил пачку сигарет. Достав пару, он подкурил, после чего одну переложил в рот Жени, ближе к тому уголку, где не было видно крови. Водитель пикапа глубоко затянулся, выпустив дым носом.
– Зачем ты делаешь это? Зачем тебе эти куклы?
– Это не куклы, это – все, что у меня осталось. Мой сын, Мишка, мертв, – с каждым словом путешественник говорил все тише, так что Саше пришлось нагнуться поближе.
Обняв покрепче пластиковую голову, водитель пикапа перевернулся на бок и поджал колени к животу, приняв позу эмбриона. Сигаретный дым обжигал глаза, но Жене даже нравилось. Боль наполняла опустошенное тело, придавая ему хоть какой-то вес. Ничего не хотелось, даже сиропа от кашля, даже настоящего алкоголя. Когда лежишь на земле или сидишь на полу, переступив барьер, растворяясь в грязи физической, тело теряет форму, перестает быть надежным вместилищем и слова сами рвутся наружу, выплескиваются. За неполный час дальнобойщик узнал всю Женину историю: про беспробудный алкоголизм, срывы и сироп от кашля, про сына, ставшего полицейским и убитого во время дежурства. По ходу рассказа водитель тягача пару раз менял сигареты у Жени во рту, словно переключал трубочки у капельницы.
– Скажи, а откуда у тебя этот пистолет?
– Нашел, – хмыкнул Саша, – возле сортира на заправке.
– Неисповедимы пути его, – приподнявшись на локте, сказал водитель пикапа.
– Кого?
– Я вообще не очень-то верую, но, когда такое случается, – не выпуская из пальцев сигарету, путешественник перекрестился. – Два дня назад я уже пытался сделать это с собой из этого же оружия. Я приехал на заправку ночью, а топлива нет, бензовоз, говорят, будет только утром. До следующей колонки я мог не дотянуть, рисковать не хотелось, так что решил остаться, переждать в машине. И эти несколько часов наедине меня доконали. Я пошел в туалет, сел, засунул пистолет в рот и сидел, никак не мог решиться, а потом, стал считать. Пять-четыре-три, дошел до нуля и понял, что не могу нажать, сил нет. И я стал пропихивать палец глубже между курком и скобой, чтобы последняя фаланга, самая толстая, оттянула курок достаточно далеко. Я просунул уже практически до костяшки, и тут кто-то постучал. Я забылся, дернулся, но был только щелчок, выстрела не было.
Саша смотрел на Женю, вспоминая, как самому было плохо, как несколько недель назад, он лежал и думал, что никогда уже не встанет на ноги. Движения не имели смысла, даже собственное дыхание казалось мерзкой, предательской зацепкой за ненавистное существование.
– Так он сломанный или не заряжен?
– Не знаю. Я нашел его в квартире сына… – у Жени дрогнули губы, – после смерти. Ну и взял, на всякий случай. А сломанный он или какой, я не знаю, не умею стрелять.
Дальнобойщик хмыкнул.