Гидеон, слегка смутившись, быстро взглянул на девушку и пробормотал извинение. Лора скрыла улыбку.
– Так вы говорили, – сказала она, смягчившись.
Было приятно сознавать, что она умеет справляться с ним. Нельзя сказать, что она в этом сомневалась, но девушке в ее положении пригодится любая мелочь.
– Да, я говорил. – Гидеон кашлянул и неловко заерзал на своем месте.
Зачем она так близко наклоняется к нему?
– А, да. Мы едва ли сможем заниматься расследованием пропажи, ничего никому не объясняя, не так ли? Я имею в виду, что, когда я вчера расспрашивал Марту, она как-то не обратила на это особого внимания. Марта такой человек. Но Олленбах и Нгабе – совсем другие.
Лора фыркнула. Ей не хотелось думать об игривой переспелой Марте Дойл.
– Верно. Мы не можем просто приставать к ним и требовать, чтобы они сказали, что делали, уйдя с вечера. И между прочим, все кандидаты из списка, за исключением сэра Лоуренса, выходили из зала в то или иное время, – с некоторым удовлетворением заметила она.
На Гидеона это не произвело впечатления.
– Да, я знаю. – Однако он не мог придумать, каким образом можно узнать у Марты, что она делала, выйдя из зала на несколько минут.
Он был почти уверен, что она сделала то же, что сделал и он, – посетила туалетную комнату. Вот уж о чем он никогда не сможет спросить у дамы!
Однако он не сомневался, что ничто не сможет помешать Лоре задать подобный вопрос.
Уэллес взглянул на свою спутницу с какой-то странной улыбкой.
– Послушайте, а вы все же можете оказаться весьма полезной.
Лора покраснела.
– Вот как, спасибо.
– Так что вы думаете?
– О том, что могу быть полезной? – насмешливо спросила она.
– Нет. О том, стоит ли рассказывать кому-нибудь о пропаже кубка. Ведь это могут быть только доктор Олленбах или доктор Нгабе, не так ли? Сэр Лоуренс не покидал зала, а я знаю, что я кубка не брал.
– Вы исключаете вашу дражайшую Марту.
– Черт, – сказал Гидеон. – Действительно. Итак, это Марта или одна из тех двух. Так что же мы им скажем?
С этими словами он сбавил скорость, и они подъехали к большой красивой белой вилле. Лора вздохнула.
– Вы правы. Мы должны сказать им об исчезновении кубка, иначе они не ответят ни на один вопрос. И при этом делать вид, что сообщаем подозреваемому то, что он уже знает. Я даже думаю, они будут удивлены, почему история еще не попала в газеты.
Гидеон улыбнулся:
– Сомневаюсь. Они знают, что колледж сразу прибегнет к правилу наименьшего ущерба.
Лора кивнула:
– Так и есть. Мы им скажем, что расследуем кражу. Тихо, до обращения в полицию.
Гидеон заметил, что девушка не очень надеется, что виновный начнет раскаиваться и предложит вернуть кубок.
– Но будут ли они молчать? Я имею в виду тех, кто невиновен, – с любопытством спросила Лора.
– Я так полагаю, – сказал Гидеон. – Они не захотят, чтобы их имена оказались каким-то образом связаны с кражей. В Оксфорде репутация – это все. Сколько книг вы написали, и какую критику они получили. Какие лекции и куда вас приглашали читать. Кого вы знаете. Что вы знаете. И никогда ни один скандал не коснулся вас. Только это имеет значение. Не деньги, не внешность, не личность. Ваша жизнь целиком зависит от вашей научной деятельности и личной репутации. Развод может вам повредить, если в нем есть что-то грязное или скандальное. А в таком колледже, как Св. Беды, с его школой теологии, еще более ревностно следят за поведением сотрудников, чем в других колледжах. И если какая-то даже легкая тень ложится на человека, студенты сразу же перестают посещать ваши консультации, лекции и колледж. Начинаются разговоры. Мельница слухов приступает к работе. Люди, известные люди, начинают чувствовать себя неловко в вашем обществе и стыдятся быть чем-то с вами связанными. Директора ищут предлог избавиться от вас. Затем вы катитесь вниз. О да. Все будут молчать как миленькие, и виновные, и невиновные.
Лора побледнела.
– Я и представить себе не могла, в какой страшной обстановке вы живете. Я думала, вам здесь очень уютно.
Гидеон, которому действительно было хорошо в колледже, почувствовал, что краснеет. Затем подумал, что не следует считать себя виноватым. Едва ли это была его вина, что он оказался безгрешным идеалистом!
Уэллес с раздражением вылез из машины, не подозревая, что Лора, полуоткрыв рот, с восхищением и завистью смотрит, как он выпрямляется, поворачивается и одним изящным гибким движением выскальзывает из машины. Ей самой, чувствовавшей себя пушечным ядром, пытающимся протиснуться сквозь узкое горлышко бутылки, с трудом удалось встать и выбраться из машины.
Ворча себе под нос, она захлопнула дверцу. «Морган» следует заменить!
Почему он не может ездить на «роллс-ройсе», как всякий разумный человек? Лора окинула взглядом приземистый зеленый автомобиль и не могла не восхититься его обтекаемой формой, старинной, чисто английской элегантностью.
Гидеон так изумительно в нем смотрится. Ну, может быть, пусть «морган» остается.
Вдруг Лора засмеялась над собой. Кого она обманывает? Черт, она бы отдала ему все, только бы он снова обнял и поцеловал ее.
Как глупо, как нелепо быть до безумия влюбленной в человека, который только один раз поцеловал ее. Нет! Неправильно! Насколько она помнила, поцеловала его она. И он к тому же не очень был этим доволен.
Вдруг Лора опомнилась, заметив, что Уэллес вопросительно смотрит на нее.
– Вы собираетесь, мечтая, простоять здесь весь день или идете в дом? – спросил он, на этот раз с явной снисходительностью в голосе.
Лора насмешливо улыбнулась:
– Ха! Хотела бы я посмотреть, как вы будете один допрашивать вашу милую Фелисити Олленбах. Да она через десять секунд начнет веревки из вас вить.
Гидеон смотрел, как Лора проходит мимо, высоко подняв голову. Ее коса кокетливо покачивается за спиной.
Лора решительно нажала на звонок и отступила на шаг.
Дом располагался на большом участке земли, за которым, как было заметно по его ухоженному виду, следил садовник-профессионал. Оконные рамы и деревянные панели были недавно покрашены.
– Очень мило, – проворчала Лора. – Это должно стоить по меньшей мере…
Дверь распахнулась. Лора, приготовившаяся разыграть роль «простодушной американской девушки», неожиданно обнаружила, что этот прием отпадает.
Ибо на пороге стоял молодой, очень красивый человек с прекрасно очерченным, но капризным ртом, вьющимися каштановыми волосами и глубоко посаженными выразительными серыми глазами.
– О, – только и сказала она.
– Вы, должно быть, мистер Олленбах? – чувствуя ее смущение, мягко вмешался Гидеон.
– Нет. Да. Я хочу сказать, что я муж Фелисити, но моя фамилия Уэстлейк. И у Фелисити была бы такая же, если бы она не считала, что моя фамилия недостаточно хороша для нее.
Наступила короткая неприятная пауза.
«Какая дрянь, – подумала Лора. – Позорить жену перед совершенно незнакомыми людьми. Будь я на месте Фелисити, быстро бы велела этому клоуну убираться куда-нибудь подальше».
Гидеон, однако, воспринял едкие заявления более профессионально.
Было очевидно, что тут кроется затаенная злоба к жене за ее преуспевание в жизни, подумал Гидеон с долей цинизма. Это означает, что сам молодой человек не добился успеха в собственной деятельности. Гидеон подумал, что он рабочий, но быстрый взгляд на его руки опроверг это предположение. К тому же он еще и пьет, заметил Уэллес, налицо все характерные признаки.
– Ваша жена дома? – вежливо осведомился Гидеон, избегая называть ее Олленбах.
Не было смысла и дальше вызывать его враждебность.
– Конечно, дома. Только скоро она отправится на «фабрику мозгов».
Гидеон, довольно хорошо знавший колледж доктора Олленбах, подумал, как бы отнесся декан этого почтенного заведения к такому названию – «фабрика мозгов»?
Лора вошла в дом первой и огляделась. Красивая люстра, подлинный хрусталь. Несколько хороших картин, но ничего выдающегося. Венецианское зеркало.