Так вот, по моим наблюдениям, на данный момент абсолютно полного совершенства достиг, например, Петросян, в то время как его коллеге по писательскому цеху Гришковцу еще надо работать и работать. Нет, не так! Точнее было бы сказать: петросян уже достиг совершенства, а над гришковцом еще надо работать и работать. Эти имена, вероятно, правильнее было бы писать с маленькой буквы, поскольку в данном случае речь идет не столько о творцах, сколько об объектах творчества масс. Впрочем, во избежание разночтений можно придерживаться и традиционного написания.
В один ряд с Петросяном я бы сейчас, пожалуй, поставила разве что Гегеля, Маркса, Леонардо де Винчи, Гомера и, возможно, еще Канта. А вот насчет Хайдеггера, Деррида, Фуко, Лакана, Эко, Генри Миллера и, тем более, Жижека (надеюсь, я все правильно написала) у меня есть сильные сомнения. Большинству из них до Петросяна еще, как до Луны пешком.
Не раз приходилось слышать, как актеры и представители других публичных профессий говорят, что во время своих выступлений они выбирают какого-нибудь одного из сидящих в зале и потом уже стараются обращаться только к нему. Это, якобы, помогает им сосредоточиться. Не знаю, субъективно, может быть, и так. Но объективно театр, как и классическая музыка например, держатся исключительно на коллективной солидарности зрителей, которым в подавляющем большинстве случаев просто неудобно друг перед другом слишком громко зевать и кашлять, иначе бы эти виды искусства давно уже прекратили свое существование. Поэтому, если стоящий на сцене человек и обращается мысленно к кому-то одному, то это все равно не более чем иллюзия, ибо в действительности он находится перед достаточно многочисленной группой людей.
Кроме того, это только кажется, что толпа состоит из отдельных личностей. Реально каждый индивидуум где-то процентов на восемьдесят является частью толпы, даже если находится вдали от людей. Что приблизительно соответствует процентному содержанию в человеческом организме воды – это простое мнемоническое правило позволяет мне всегда об этом помнить. Поэтому – с кем бы вы ни общались – лучше не отвлекаться на мелочи и обращаться исключительно к толпе. Тогда, возможно, вас услышат.
Я, даже разговаривая со своими знакомыми и родственниками, иногда мысленно представляю себя Лениным на балконе или же Геббельсом на ступеньках Рейхстага. А Сталин, обращаясь к массам, умел еще и очень выразительно молчать. Его пример тоже может быть полезен.
Все это, правда, совершенно не подходит для письма. Письмо, обращенное кем-либо не то что к толпе, а просто к любому другому субъекту, кроме самого себя, сразу же перестает быть таковым и превращается в разговор. В эпоху интернета, кстати, стало окончательно ясно, что наблюдавшиеся на протяжении последних нескольких веков попытки оживить литературный язык, приблизив его к устной речи, к настоящему моменту утратили всякий смысл. Отныне, общаясь во всевозможных блогах и форумах, массы сами добиваются более-менее полной идентичности подобного рода, даже не ставя перед собой каких– либо дополнительных эстетических сверхзадач. Просто большинству людей очень хочется говорить друг с другом, в том числе и на расстоянии, то есть при помощи письменных знаков, поэтому традиционные формы слов их не устраивают и они их постоянно коверкают и видоизменяют, добиваясь эффекта максимальной достоверности и искренности. Таким образом, у человека возникает ощущение, будто его кто-то понимает, и эта мысль его утешает и поддерживает в минуты усталости от однообразного труда или внезапно нахлынувшей депрессии после тяжелого похмелья.
Исходя из того, что в наши дни письменная речь где-то процентов на восемьдесят – я предпочитаю придерживаться уже обозначенных тут мной пропорций – стала абсолютно тождественна устной, сегодня не составляет большого труда предсказать и перспективы дальнейшего развития литературного языка. Я думаю, что этот язык будет становиться все более правильным, сухим, витиеватым, герметичным и поэтому глубоко чуждым и непонятным большинству людей. Как индивидууму, обращающемуся исключительно к самому себе, писателю совершенно не обязательно, чтобы в его книгах присутствовали какие-то чрезмерно живые и доверительные интонации, ибо он и так все о себе знает и не нуждается в дополнительных подтверждениях подлинности написанного им самим. Наоборот, используемый им язык должен быть таким, чтобы его никто не смог заподозрить в чрезмерной искренности и прочих банальных чувствах, способных свидетельствовать о том, что автор разделяет со своими читателями иллюзию взаимопонимания, то есть, по сути, ничем от них не отличается. Главной целью литературы всегда было возвышение одного человека над толпой. И язык является важным средством для ее достижения, которым никогда не стоит пренебрегать.