- Ну и алчный же тип, - с досадой сказал Крокетт, когда дверь за патологом закрылась. - Исключительные права на Гватемалу и Коста-Рику. Вот вам и Страна Восходящего Солнца. Так они в свое время и Маньчжурию отхватили.
По дороге Мэнникон задумался. Крокетт и Тагека Ки, располагая теми же данными, что и он, умудрялись делать выводы, которые оставались глубоко спрятанными от него, Мэнникона. "Поэтому, должно быть, они и ездят в "ланчах" и "ягуарах", - подумал он.
Телефон зазвонил в три часа утра. Чтобы поднять трубку, Мэнникону пришлось перегнуться через миссис Мэнникон, отчего она спросонья застонала. Она не любила, когда он прикасался к ней без предупреждения.
- Это Крокетт, - послышалось в трубке. - Я у Тагеки. Приезжай сюда. Он прокричал адрес. - Живо.
Мэнникон положил трубку, выкарабкался из кровати и начал одеваться. У него была изжога по милости этого "Алекзандера".
- Ты куда? - спросила миссис Мэнникон голосом, далеко не таким сладким, как дыня.
- На совещание.
- В три утра? - Она не открывала глаза, но рот ее определенно шевелился.
- Я не смотрел на часы, - сказал Мэнникон, мысленно повторяя: "О господи, потерпи еще немножко, осталось чуть-чуть".
- Доброй ночи, Ромео, - сказала миссис Мэнникон, так и не открыв глаз.
- Это же был Сэмюэл Крокетт, - оправдывался Мэнникон, натягивая штаны.
- Гомик, - сказала миссис Мэнникон. - Я так и знала.
- Послушай, Лулу... - В конце концов Крокетт был его коллегой.
- Принеси домой немного ЛСД, - попросила миссис Мэнникон, погружаясь в сон.
"Уж этого я от нее не ожидал", - подумал Мэнникон, бесшумно закрывая за собой дверь квартиры. Оба его ребенка панически боялись внезапного шума, и, как объяснил Мэнникону детский психиатр, страх этот имел глубокие корни.
Тагека Ки жил в центре, в роскошной квартире, выходящей на крышу тринадцатиэтажного здания. У подъезда стоял его "ягуар", а рядом "ланча" Крокетта. Мэнникон поставил свой "плимут" возле автомобилей коллег, подумав: "Быть может, заведу себе "феррари". Мэнникон был весьма удивлен, когда негр-дворецкий, в желтом полосатом жилете, в безукоризненно белой рубашке с массивными золотыми запонками, впустил его в квартиру. Мэнникон ожидал увидеть строгий современный интерьер, возможно в японском стиле циновки из бамбука, подголовники из черного дерева, на стенах - акварели с изображением мостов. Но все было выдержано в стиле кантри - ситцевые шторы, ситцевые диваны, грубые скамьи, стулья с высокими спинками, некрашеные сосновые столы, лампы, сделанные из корабельных нактоузов. "Бедняга, - подумал Мэнникон, - пытается ассимилироваться".
Крокетт ждал его в гостиной, потягивая пиво и любуясь клипером при полной оснастке, вделанным в бутылку, которая стояла на камине.
- Привет, - сказал Крокетт. - Как доехал?
- Нормально, - ответил Мэнникон, потирая воспаленные глаза. Признаться, чувствую я себя неважно. Привык спать по восемь часов, так что...
- Ты должен сократить это время, - сказал Крокетт. - Я обхожусь двумя. - Он допил пиво. - Старый добрый Тагека придет с минуты на минуту. Он у себя в лаборатории.
Дверь открылась, и вошла смазливая девица в розовато-лиловых шелковых брюках в обтяжку. Она принесла еще пива и зефир в шоколаде. Протягивая поднос Мэнникону, она зазывно улыбнулась ему.
- Это его девушка, - сказал Крокетт.
- А то чья же, - отозвалась девица.
"Да, неплохо быть японским патологом", - подумал Мэнникон.
Раздался приглушенный звонок.
- Шеф, - сказала девица. - Ждет вас. Дорогу ты знаешь, Сэмми.
- Сюда, Флокс, - сказал Крокетт, направляясь к двери.
- У тебя не найдется, Сэмми? - спросила девица.
Крокетт кинул ей кусочек сахару. Не успели они выйти из комнаты, как девица уже разлеглась на десятифутовом диване, обитом ситцем, закинула розовато-лиловые ноги на спинку и принялась грызть сахар.
Лаборатория Тагеки была просторней любой из лабораторий Фогеля Паульсона, да и оборудована более основательно. Чего здесь только не было - большой операционный стол, который поворачивался в любом направлении, мощные лампы на подвижных кронштейнах, комплекты хирургических инструментов, стерилизаторы, холодильники со стеклянными дверцами, огромный рентгеновский аппарат, раковины, столы и ванночки из нержавеющей стали.
- Вот это да! - прямо с порога воскликнул Мэнникон, пожирая эту роскошь глазами.
- Все по последнему слову техники, - сказал Тагека, снимая с себя маску и колпак. На нем был хирургический фартук, из-под которого выглядывали подвернутые джинсы и ковбойские сапоги на высоких каблуках, с серебряными пряжками. - Да, ну и работу вы мне задали.
Тагека налил себе бокал калифорнийского хереса из большущего кувшина, стоявшего в углу, и с жадностью выпил.
- Я препарировал ваших восемнадцать мышей. Желтых. - Он улыбнулся Мэнникону своим самурайским оскалом. - Просмотрел срезы тканей. Определенно ничего пока нельзя сказать, Мэнникон. Я могу лишь выдвинуть гипотезу, но ты явно натолкнулся на нечто совершенно новое.
- Неужели? - обрадовался Мэнникон. - И что же это такое?
Тагека Ки и Крокетт выразительно переглянулись - с таким сочувствием спортивные звезды глядят на входящую в раздевалку посредственность.
- Я еще не вполне уверен, коллега, - осторожно заметил Тагека Ки. - Но, во всяком случае, это новинка. А в наше время достаточно уже самого факта новизны. Вспомним крем для загара, хулахуп или стереоскопические очки для объемных фильмов. На них были сделаны состояния. Всего за несколько месяцев.
У Мэнникона перехватило дыхание. Тагека сбросил фартук, под которым оказалась гавайская рубашка.
- Предварительные выводы таковы, - деловито начал он. - Нетоксичное вещество, известное под названием "Флоксо", в соединении с другим нетоксичным веществом, диоксотетрамеркфеноферрогеном-14, проявляет мгновенное сродство к пигментному материалу восемнадцати желтых мышей и одной золотой рыбки.