– Быть смуте, – изрек седобородый старик, наблюдая за столпотворением слезящимися глазами.
Его услышали, и слова его понеслись над площадью.
Быть смуте! Быть смуте… быть… быть…
Глава VII
Верой и правдой
Закут Ясмуду выделили темный, душный и тесный: не особо развернешься меж лавкой, сундуком, кадушкой с водой и прочими предметами обихода. Ключница попросила потерпеть, пообещала подыскать что-нибудь попросторнее, как только поминки по князю закончатся.
– Народу наехало тьма-тьмущая, – жаловалась она, по-беличьи цокая языком. – И всех размести, всех накорми, напои, укрой и обогрей.
Ясмуд видел, что она врет ему в глаза. Для гостей знатных были приготовлены светлицы в отдельном тереме, а прислугу рассовали по сараям да конюшням. Просто ключница не была уверена, что новый дядька Святослава задержится при дворе надолго, так зачем же суетиться понапрасну?
Ясмуд мысленно согласился с ней, поэтому возражать не стал. Вчера малец из каприза выбрал его, а завтра на кого-то другого укажет. Княгиня, может, и отошла, но женское сердце переменчиво. Или снова обиду припомнит, или еще что-нибудь удумает.
Укладываясь спать, Ясмуд закладывал руки за голову, смотрел в низкий скошенный потолок и думал о своей жизни. Прошлое не радовало, не было там ничего хорошего. Настоящее казалось шатким, ненадежным, точно на тонком льду стоишь, гадая, в какую сторону ступить. Будущее и вовсе было скрыто непроницаемой завесой. Что там? Мрак один. Сплошной мрак.
В богов и их милость Ясмуд не слишком верил, хотя остерегался признаваться в этом кому-либо. Какой же может быть лад промеж ними, ежели их так много и каждый норовит по-своему поступить? Как ни крути, а выходило, что главный должен быть только один, а остальные – на подхвате, чтобы волю хозяйскую выполнять. Но и при таком раскладе получалось не слишком ладно. Взять князя, который приказы раздает, а потом диву дается, что ничего не сделано или все сделано не так. Не может быть такого, чтобы на небе тоже так все глупо было устроено. Если бог всемогущ, то на что ему сдались помощники?
И вертелся Ясмуд, давил клопов ногтями, прислушивался к писку мышей в подполье и ощущал себя таким же жалким, ничтожным мышем, которому и податься-то, в общем, некуда.
И незачем – вот что хуже всего.
Кровавая расправа над князем и соратниками что-то изменила в душе Ясмуда. Он перевидал на своем веку много смертей, много убитых, покромсанных, заколотых, сожженных, повешенных – всяких. Однако то утро на холме во древлянской земле заставило его по-новому взглянуть на ратные подвиги и военные забавы. Не хотелось Ясмуду опять браться ни за меч, ни за какое иное орудие смертоубийства.
Сколько крови ни лей, а ничего от этого на земле не меняется. Все так же брат идет на брата, все так же безутешно плачут их жены и матери, полыхают мирные селения, мрут от голода осиротевшие детишки. И впитывает почва кровь, и всходит молодая зеленая трава, удобренная человечьим мясом, а потом на том же поле происходит новая сеча, и все повторяется, повторяется, повторяется…
Мысли Ясмуда начали заплетаться, как пьяный язык, но уснуть он не успел. В хлипкую дощатую дверь постучали, сначала осторожно, робко, потом сильнее.
– Не затворено, – просипел Ясмуд, прикрываясь дерюжкой до пояса и садясь на лавке. – Кто там?
– Василиса, – ответил женский голос. – Нянька Святослава.
Лицо у нее было конопатое, а тело сдобное – так бы и мял, на вкус пробуя. Но к блуду Ясмуд относился сурово – и себе лишнего не позволял, и других, когда мог, осаживал.
– Чего тебе? – буркнул он недовольно. – Сплю я.
– Княжич тебя требует, – просительно произнесла Василиса. – Не лягу и все тут, говорит. Вынь и положь ему дядьку. Пойдем, Ясмуд. Княгиня сегодня совсем не в себе – то криком кричит, то слезами заливается. Не до сына ей. А он ни в чем не виноватый.
– Ладно, погоди там. Я быстро.
Натянул Ясмуд порты, рубаху, обулся, потопал ногами, к узким сапогам прилаживая. Шапку нахлобучивать не стал, не на люди ведь собирался. Разодрал волосы гребнем и, согнувшись, выбрался из закутка.
– Веди, – кивнул Василисе.
Она уверенно пропетляла узкими ходами, пошла вверх по лестнице, приподнимая подол выше, чем требовалось. И икры показала Ясмуду, идущему сзади, и то, что выше. Жарко сделалось ему.
– Знатно натопили, – сказал он, покашливая.
– То ли еще ночью будет, – сообщила Василиса, останавливаясь на площадке. И невинно добавила: – Я, когда душно, голая сплю. Только тогда овчинку накину, если сквозняком потянет.