Блоха от удивления открыла рот, а затем часто захлопала ресницами.
— По какому такому праву? — запротестовала она.
— Вот тебе и на! — Я в должности утвердился законом, а ты по простой бумажке пришла. Где видено, чтобы сельская власть центральному правительству указ свой писала? — резонно ответил Егор Петрович.
— А ежели я к самому Калинину пойду? — вспыхнувши, с угрозой проговорила Блоха. — Если я скажу, что никто тебя из мужиков не двигал, а по кулацкой линии ты сюда попал?
Егор Петрович растерялся снова, ибо угроза Блохи подействовала, но присутствие духа, однако, не совсем покинуло его.
— Ты не горячись, Лукерья, — сказал он пониженным тоном, — подай твою бумагу моему начальнику, а Калинина попусту не беспокой: без тебя занятый человек, да к тому же его каждый день лихоманка трясет, — солгал для большей убедительности Егор Петрович.
Блоха выразила сожаление по поводу болезни всесоюзного старосты и раздосадовалась, что простой народ замучил его своими жалобами.
— Поневоле заболеет, радушный, раз одним сердцем семьдесят семь народов согревает, — сказала со вздохом Блоха и концом теплого платка для порядка потерла глаза.
— То-то и есть! — обрадовался Егор Петрович. — Человек он жалостный вообще, а для народа желанный: у других все от четкой линии идет, а у него от сердца.
— Ай, батюшки, — покачала головой Блоха — От сердца все?!
— Именно! — подтвердил Егор Петрович — А сердце-то у человека одно: долго ли так сердцу лопнуть от натуги.
И убедившись, что на Блоху слова произвели такое впечатление, что с жалобой идти к Калинину она отрешилась, Егор Петрович проводил ее до кабинета Родиона Степановича, сам же остался у дверей, чтобы подслушать разговор.
Я не стану утруждать читателя подробностями разговора, происшедшего между Родионом Степановичем и Блохой, ибо, конечно, со стороны первого разговор не носил возвышенного тона.
Родион Степанович старался придать голосу особую мягкость, чтобы представительница народной гущи все слова приняла к сердцу и усвоила политику центральной инстанции, далеко стоящей от периферии.
— Ну, вот, — сказал Родион Степанович, — ты даже к «низовому звену» никакого касательства не имеешь, а люди нам с периферии нужны. На твоем удостоверении даже оттиск печати не явственен.
— Да ведь сам товарищ Ленин сказал, чтобы народ из своей гущи хороших людей на посты ставил! — восклицала Блоха.
На подобные слова Родион Степанович ничего не ответил, однако подумал о том, что будь Ленин теперь, он непременно сказал бы и другие слова.
Блоха, воспользовавшись молчанием центроколмассовского заворга, стала на него кричать и кидать ему в лицо проекты циркуляров, лежавшие на столе.
Таким образом, произошел разрыв, и Блоха, ночевавшая две ночи на вокзале, ходила в «Центроколмасс», сидела в коридорах, но Родион Степанович больше не принял ее.
На третий день к вечеру Блоха нечаянно встретила Гурова — односельца, ушедшего несколько лет тому назад из села на городские заработки.
— Гаврилка! — воскликнула Блоха, — ни то это ты?
— Я, Луша, — ответил Гуров и обстоятельно расспросил о деревенских делах.
У себя на квартире Гуров выслушал Блоху и, несколько подумавши, решил как-то оказать помощь.
— Стой-ка, Луша! — догадался Гуров, — пойдем завтра к товарищу Глотову. Он был человеком чернорабочим, как и я, а теперь по научной части пошел — в председателях завкома состоит. Пойдем к нему — душевный!
Таким порядком Блоха очутилась в общедоступной столовой местного пролетариата, а Гуров, усадив ее, направился в завком.
— Ты куда, куда, Гуров? — спросил у него Кислов, и Гуров рассказал о случае с Блохой.
Блоха была немедленно окружена вниманием местного заводского пролетариата и его личной озабоченностью.
— Ты смыкаться с городом, тетка, приехала? — спросил Блоху Кислов.
— Движенцем, милый, от общества, — ответила она.
— Вот бюрократическая сволочь! К любой смычке свою отмычку найдет, — сказал Кислов и сплюнул. Блоху окружили чужие люди, но казались они ей близкими, ибо все они ругали то учреждение, которое непосредственно обидело ее.
«Стало быть, всем этот самый «кол — массам» насолил», — подумала Блоха и пожалела, что в таком случае никто ей не поможет, раз все, как и она, обижены им.
— Ну, тетка, не тужи, мы постараемся тебе помощь оказать, — сказал Кислов.
— Ты, не дури, Павлуха, — возразил кто-то, — раз не имеешь власти, какую же ты помогу окажешь бабе?