…Проводив Барабулю, Прохор Матвеевич, для приятного охлаждения вспотевшего тела, распахнул окно. Обдало свежим августовским воздухом и влажным запахом речной растительности. Прохор Матвеевич расстегнул ворот рубашки, обнажив для проветривания широкую грудь, что, вопреки медицинской логике, совершал он после каждого распития вечернего чая.
Он подошел к окну и устремился на безоблачное мраморное небо. За отчетливым очертанием похолодевших от ясности звезд Прохор Матвеевич в первый раз обнаружил таинственность и порожнее пространство. Маломерным шагом промелькнул метеор, мгновенно испустившийся искрящейся нитью.
— Так промелькнет жизнь! — вздохнувши, произнес Соков.
— Али, Проша, под ложечкой засосало? — встревожилась Клавдия Гавриловна, знавшая единственный недуг мужа…
— Это я, Клашенька, про звезду, что с неба скатилась: истекла жаром, а все равно следа никакого не оставила.
— А может, Проша, и обнаружится когда-либо след: так вот в зиму все следы снегом занесет, а как придет весна, истлеет от солнца снег, ан тропинки-то и выступят на прежнем месте.
Простое слово жены польстило Прохору Матвеевичу, и он, подойдя к ней, поцеловал ее в лоб.
— Доброе у тебя сердце, Клашенька!
— А пошто, Проша, злостью сердце изнурять? — заметила Клавдия Гавриловна, раздобревшая пышностью лица от нечаянного поцелуя. — Злобою обожжешь человека, а ему нужно только тепло…
Прохор Матвеевич просветлел и благодарным взором посмотрел на жену.
— Ласка, Клашенька, утепляет сердца людей, — это верно. Только вот время пришло ледяное: чую, не разогреть нам с тобою охладевшей планеты.
От собственных умиленных слов Прохор Матвеевич вздохнул и, позевавши, загородил рукою рот. Он закрыл окно и, опустившись на стул, стал раздумывать о том, отчего так охладились одиночные людские сердца.
Покойное сердце Прохора Матвеевича, однако, не тревожилось за предстоящие перспективы общественного будущего. Он мыслил конкретно, придавая мысли о предметах особый философский оттенок. Прохор Матвеевич уважал предметное накопление в полновидной обстановке, показав особый род персонального восстановителя. Предметное накопление утверждало его покой и обогащало упроченное им предприятие, излучаясь, как солнце, утепляющее людское благосостояние.
Противоположностью Прохору Матвеевичу в деле хозяйствования оказался его личный друг и заместитель по директорству — Марк Талый. Подводя итоги месячных накоплений, Марк опорожнял накопления на дальнейшее целеустремленное расширение оборотов.
— Надо, чтобы колесо не кружилось впустую: пускай в истории остаются утолченные пласты, — говорил Талый.
— Друг мой! — взывал Прохор Матвеевич. — Если, к примеру, разорвать солнце и наделить каждого по кусочку, то, пожалуй, через час не осталось бы места, где обогреться.
Марк Талый особым натиском бесперебойных рассуждений перепутывал карты равномерного мышления Сокова, и последний, потерявши основную нить, не умел противоречить ему в дальнейшем. Одиночный разум Прохора Матвеевича, склонный к узкой практике последовательного обогащения, на дальнейшем этапе следования оказался предельным. Логика времени требовала торопливого размаха, а не тихого оседания. Марк Талый был подлинным представителем течения, которое ставило задачу тематической поспешности как цель производственной ударности как средства.
Общая людская поспешность обгоняла тихий ход Прохора Матвеевича, обложив его, таким образом, тесным кругом и питаясь иногда из источников его последовательных накоплений. Образно отображая значимость бережливой расчетливости, последовательное накопление представлялось Прохору Матвеевичу громадным ворохом сыпучих тел, на вершине которого восседал он. Но он не замечал, как поспешные люди, окружая тесным кольцом тот ворох, отгружали сыпучее тело снизу. Вершина оседала, угрожая усадить героя постепенности на голое место.
Временами, правда, Прохор Матвеевич снова восходил на вершину постепенности, однако непреложный закон логики снова одолевал его. Как-то раз он воспротивился общему стремлению по части возведения гигантской постройки общедоступной бани. Он привел обоснованные доводы, что пропускная способность имеющейся бани (уже раз отремонтированной им) полностью удовлетворяет спрос и для ее повторного ремонта нужны только незначительные подпорки. В качестве подтверждения своих доводов Прохор Матвеевич приводил неопровержимые факты: в низинах Талый-Отстегайска около тысячи рабочих домов, по случаю провислости маточных перекладин, имеют подпорные столбы. Причем по прочности подпорки переживают сроки новых сооружений, ибо стоят подпорочные столбцы торцом, тогда как перекладины лежат плашмя. И баня, отремонтированная вторично по его способу, имела намерение стоять долгие годы, выполняя несложные функции в качестве телесного облегчения горожан, если бы не произошел случай, сконфузивший столь почетное предприятие.