Услугами бани, ежедневно по утрам, пользовался товарищ Кленов — начальник краевого административного отдела. Товарищ Кленов приобрел соответствующий абонементный лист на определенный номер и пользовался в том номере подпоркой, приспособив ее для соответствующих гимнастических номеров и физкультурных упражнений. Ввиду того, что товарищ Кленов обладал могуществом упругого корпуса, подпорочный столб не выдержал тяжести, вывернулся на третьем упражнении, а обвалившийся потолок придавил товарищу Кленову правую руку. Таким образом, Кленов был возведен в степень инвалидности на пенсию социального обеспечения, а Прохор Матвеевич лишился возможности на предмет дальнейшей подпорочной аргументации.
Информационное сообщение о сем случае в профессиональные организации, а равно и в советские учреждения вызвало, правда, некую смешливость настроения, но, тем не менее, технический надзор охраны труда запретил дальнейшее пользование баней.
Тот нелепый случай мог послужить причиной наложения на Прохора Матвеевича партвзыскания, однако не случилось это потому, что он тогда еще не чуждался партийных организаций. Прохор Матвеевич распознал в парткоме расположение комнат и столов, знал всех сидящих за ними людей, хотя людской состав был весьма текучим. Прохор Матвеевич пережил десяток секретарей парткома, двенадцать орготделыциков и много прочих должностных лиц. Каждый из них принимал Прохора Матвеевича, и каждый оставил о себе неизгладимую память: одни из них слыли за первоклассных ораторов, другие обладали твердостью характера, третьи были просто хорошие люди.
Здание парткома стояло на прежнем месте, куда Прохор Матвеевич в первый раз пришел с фронта. Тогда люди, одетые в шинели, также куда-то торопились, звонили в телефон и выходили с ружьями на улицу. Протоколы тогда заменяли приказы, а чинные отделы — революционные штабы.
Прохор Матвеевич еще тогда был отличным от других неторопливостью, ибо, не захлестнувшись волной, он стоял поодаль, провожая все уходящее взором, как хозяйственный мужичок провожает полую воду, орошавшую его обильный сенокос.
Половодье прошло, наступил покой, и Прохор Матвеевич, достигнув желаемого берега, оказался прочным штопальщиком дыр и собирателем того, что после половодья осело на отмелях.
В последующие годы Прохор Матвеевич по-прежнему бывал в парткоме и иногда просил постановки своего доклада, но секретари парткома, улыбаясь, отмахивали рукой.
— Что ты, Соков, у тебя не учреждение, а неприкосновенный фондовый тыл. Нам впору переслушать доклады тех, у кого, что ни место, то дыра.
Польщенный Прохор Матвеевич уходил обратно, проникаясь уважением к людям, доверявшим ему.
Собственно говоря, с личностью Прохора Матвеевича ничего не случилось! Он по-прежнему пока что вхожий в партком и по-прежнему управляет Комбинатом общественного благоустройства. Он по-прежнему медлителен и неподвижен, расчетлив и бережлив. Но, восседая на вершине сыпучих тел, Прохор Матвеевич незаметно для самого себя сползает с вершины на голое место: для основных битв на форпостах социалистического оборудования требуются материальные базы всех видов минувшего накопления, чему он весьма сопротивляется.
…Свыше трех лет тому назад Марк Талый сообщил Прохору Матвеевичу о том, что партийные организации одобрили и поддержали требование масс по части сооружения в Талый-Отстегайске водопровода.
— Значит, будем строить? — заключил Марк.
Прохор Матвеевич, не возражая по существу сооружения водопровода, обнаружил, однако, соответствующее количество объективных причин.
— Зряшная затрата, Марк, в особенности при ограничении наличного капитала, — неким образом уклонился он от прямого ответа.
— Ничего, друг! — пошутил Марк. — Мы соорудим водопровод на средства, взятые из «Капитала» Карла Маркса.
— Под залог в банк? — напугался Прохор Матвеевич, но, догадавшись, о каком «капитале» идет речь, он застыдился своего невежества и покраснел концами ушей.
Движение по-прежнему обходило Прохора Матвеевича, замыкая его обособленные стремления в более узкий круг. Недра улиц Талый-Отстегайска после составления различных планов оказались вывороченными, зияли продолговатыми рвами, и выброшенная из углубленных недр земля дышала целиною крупиц нетронутой почвы.