Люди молча подняли руки, без прямой постановки вопроса на голосование, не обращая внимания на продолжительный звонок председателя.
— В таком разе я с себя в полной мере слагаю ответственность, — обрадовался председатель, спустившись со сцены.
Воспользовавшись отсутствием председательского регулирования, Митрич взобрался на вышку и обе руки приподнял вверх.
— Слушайте, дьяволы!
Люди молчали и без того, дав таким родом возможность для продолжения старческой речи.
— Где тут загвоздка? — вопрошал Митрич.
— Раньше следом за тобою шел шпик, а ты на собрание шел, будто бы в храм. Зачем вам, дурням, свобода дана? — Митрич плюнул в сторону и, тряся подбородком, обводил взором людей, виновато потупившихся в пол… — Застыдились, дьяволы! — Митрич строго погрозил пальцем и шутливо притопнул ногой. — Кто тут главный — выходи!
Марк вышел вперед и по нечаянности обмолвился:
— Главный, по-видимому, я.
— Тогда не распускай нас в одиночку. Организатор ты или тряпка?
Марк потеребил взъерошенные волосы и поправил на рубашке пояс.
— Вот что, товарищи, — проговорил он. — Давайте на прогалинах утвердим упорочный буфер.
— Ага! — обрадовался Митрич. — Так бы давно надо действовать: на каждую отдушину есть затычка.
Люди засмеялись, а Митрич взял в руку жиденькую бороденку и, свернув ее, поднес ко рту, чтобы пожевать жесткую щетину.
— Не смейтесь, товарищи! — кричал Марк. — Старик вымолвил круглое слово для образности, а не для смеха…
Митрич подтвердил слова Марка киванием головы, что польстило последнему. С этого раза Марк завладел вниманием немногочисленных людей, торжественно приветствовавших друг друга…
…Из клуба люди вышли с возгласами одобрения и с пением стройных песен.
Марк шел позади людей, не понимая, собственно говоря, что может произойти из-за того, что невольно выпало из его уст в порядке первостепенного предложения. Слова «упорочный буфер» звучали как-то по-новому, а, по мнению Марка, из всего нового должен быть определенный толк.
Люди мелькали спинами перед глазами Марка, и он размышлял о том, что залегло в глубине его общих дум и как они находят, что надо в моменты растерянности одиночных людей.
Марк знал, что жестокие периоды гражданской войны пружины действия массовых людей разоружили в один момент то, что теоретически было обосновано законом, который Воздвигают тысячелетиями.
В годы гражданской войны Марк, предводительствуя группой вооруженных массовых людей, отбился от кавалерийского казачьего наскока размахиванием бивуачных палаток.
Рассвирепевшие кони ускоренным скоком шли на свист пуль, а подойдя почти вплотную, запырхали, напугавшись трепещущих в воздухе полотнищ. Кони шарахнулись в сторону, нарушив таким образом стройный бег и предоставив седоков под боковое действие непрерывного ружейного огня отряда Марка.
Даже верные друзья неохотно тогда верили в возможность палаточной операции Марка против кавалерийского наскока, но беспримерный факт этот вписан в страницы истории, и он подверг под сомнение все, что так претендовало на постоянное упрочение в веках.
На ближайшем уличном перекрестке люди разбрелись по различным направлениям, пожелав друг другу успеха в области действия упорочного буфера… Марк проводил глазами последнего человека и отбыл в направлении к дому.
Над улицей спускались осенние сумерки, и в подворотнях одного дома лежал огромный пес, охвативший лапами голую кость и рычавший от жадности на прохожих людей.
Пес полагал, что кто-либо отнимет его порожнюю добычу, принял оборонительную позу и ворчал, но не от злобы, а от беспокойства.
— Ну вот, дурашка! — заметил Марк псу. — Ты думаешь, кто есть голоднее тебя?
Марк этими словами нечаянно пробудил в себе аппетит и невзначай проглотил обильное количество слюны.
— Черт возьми! — обиделся Марк. — Пес больше, чем кто, верен двору, а не всегда сыт.
Подойдя к продуктовому ларьку, Марк попросил плитку шоколада и невольно припомнил шоколадный случай с Прохором Матвеевичем на фронте. Марк рассмеялся и, потеряв аппетит к еде, бросил развернутый шоколад псу.
— На, одинокий друг, полакомись!
Пес недоверчиво посмотрел на щедрого человека и, лениво привстав, лизнул шоколад языком. Пес ласково замахал хвостом, выразив взором доброту и умиленную преданность.
— Уверовал? — улыбнулся Марк…
…По дороге домой Марк размышлял о Прохоре Матвеевиче, и прошлое потянуло его к другу, опечаленному, должно быть, действием местной прессы.