Марк не утучнился в объеме, ибо ел он без установленного времени и, съевши много однажды, не обременял желудка в дальнейшем. Он не пользовался услугами медицины, полагая, что лечебный режим, установленный для работников умственного и административного труда, мог бы понизить ускоренность строительных темпов.
Марк сохранил не только внутреннюю, но и внешнюю молодость, чему завидовали его друзья-сверстники. Его боевые друзья до некоторой степени обрюзгли, и их крутые лбы покрывалися частыми морщинами. Он же не создал для себя уюта, а довольствовался скромным жильем, где строгость комнатных стен заменялась бытовым произволом.
Себя Марк рассматривал как сторожевое лицо, наблюдающее за сокровенностями текущего мира, стоя на обширной открытой площади и проникая оттуда в отдаленное будущее.
Личный быт Марка походил на внутренний вид постовой будки, где была возможность сторожевому лицу либо укрыться от зноя, либо отеплиться от стужи, смотря по времени года.
Внутреннее оборудование постовой будки не есть чья-либо постоянная принадлежность, но тем не менее ее стены никогда не бывают опустошенными. Какой-то имярек поставил на стене и отдаленную дату о своем пребывании в будке, но, кажется, что означенный имярек находится и поныне в убогой внутренности будки и остатки не допитого им чая находятся на дне потускневшей эмалированной кружки. Посередине будки та же чугунная печь, где просушивается нательное белье и на раскаленную плиту падают насекомые.
Бытие, походимое на внутренность постовой будки, было будто бы необходимой принадлежностью Марка, поспевающего на все форпосты социалистического оборудования. Что же в конце концов случилось с Марком, если он стал еженедельно промывать голову и через установленные двухдневные промежутки выбривать лицо?..
Как-то раз, идя по улице, Марк почувствовал, что у него под вспотевшей подмышкой немного саднеет. Осмотревшись для предосторожности, он извлек пальцем паразитное насекомое, утучнившееся на его телесном худосочии.
В обычное время Марк не почувствовал бы укуса на ходу: быть может, от усталости, только во сне он почесал бы на этом месте.
Наблюдая за ходом строительства металлургического гиганта, Марк больше всего тяготился его неприглядным видом, присущим всему, что по первоначальности воздвигается: опутанный настилом и подпорочными стойками лесного материала, облик сооружения походил на гигантский скелет доисторических животных, кости коих покрылись налетом заскорузлой плесени.
Марк явно тяготился внешним видом первоначальности сооружения и тогда не почувствовал бы беспокойства от укуса паразита, но он ощутил укус тогда, когда корпуса были очищены от строительной шелухи и имели усовершенствованный приглядный вид, ласкающий посторонние взоры. Асфальт и цемент, стекло и железо, бетон и кирпич, сочетавшись в стиле, прочно утвердились на забутованном грунте бывшего пустыря.
Сооружения возвышались над городом, над низинами, превратив отдаленные загородные пустыри в благоустроенное центральное место.
Марк раздавил паразита ногтем, догадавшись, что постовая будка, определявшая его бытие, отныне сожжена. Он ощутил чувство школьника, который в последний раз после первого экзамена вытер рукавом нос: вне опрятности дальше было бы быть стыдно…
…Улицы заливало осеннее солнце, скупое, но прекрасное, когда Марк собрался выходить на торжественное открытие металлургического гиганта. Что предстояло торжество — он знал. Но что может предстоять в подлинном торжестве, кроме радости?!
Марк подошел к окну, чтобы использовать стекло в качестве зеркала для неумелого завязывая галстука.
— Погоди, Марк, мне надо с тобой поговорить, — заметила ему Галина Павловна, отстранив от себя какую-то письменную работу.
Галина Павловна взглянула на бант, завязанный Марком, и, неожиданно чего-то напугавшись, вздрогнула. Ее напугало не то, что Марк криво завязал бант, а обеспокоил, по-видимому, сам факт — желание Марка приобщиться к культурному облику.
— Ты купил для себя галстук? — удивилась она. Марк ничего не ответил по существу, подумав, что слова жены являются либо упреком, либо завистью.
— Если хочешь, я галстук уступлю тебе, — произнес он после незначительной паузы.
— Нашел время, чем тешить! — обиделась Галина Павловна. — Я просто изнываю под бременем общественного усовершенствования, а у тебя на уме обряженность: откуда, Марк, такое легкомыслие?..