— Ну и зачем было цирк устраивать? — недовольно спросил Декстр. — Нельзя было уйти по-людски, тихо и вежливо?
— Нельзя, — ответила Линда. — Потому, что в крепости ещё есть люди, а не только птички безмозглые. Людям нужен спектакль — яркий, запоминающийся, эффектный. Надеюсь, что и эффективный. Может, хоть один очнётся от морока, задумается, во что превратился орден.
— Так вы всё заранее придумали? — разозлился Декстр. — И мне не могли сказать?
— Так вы бы и не согласились, — фыркнула Линда. — Эмиссарство мы не планировали, тут Славяну пришлось экспромт давать, но получилось неплохо, как считаете?
Декстр ответил матерно. Линда разулыбалась, спектакль удался как нельзя лучше.
— Ладно, мальчики, я работу пошла искать.
— Работу? — не понял Декстр. — В этой помойке?
— Сразу видно младшего наследника, — хихикнула Линда и, в ответ на недоумённый взгляд Славяна, пояснила: — В рыцарских семьях дома воспитывается только самый старший ребёнок, мальчик или девочка, без разницы. Остальных, как семь лет исполнится, отправляют в орденские школы. Потом одних в десять лет разбирают учителя, другие так и живут в казарме. В восемнадцать все получают посвящение, и вот вам рыцари, которые большой мир знают только как зону для спецопераций, вне орденских резиденций жить не умеют.
— А старшие? — спросил Славян.
— А старшие курсантами становятся только в девятнадцать лет. До того живёшь исключительно среди взрослых, которые усиленно лепят из тебя будущую главу рода, даже со сверстниками встречаешься под надзором гувернанток и чинно беседуешь по этикету. Или так же чинно играешь, — зло сказала Линда. — Ни тени чувства, ни грамма жизни. Одна отрада — с кухонной прислугой поболтать или с детьми дворника иногда в догонялки побегать. Так я научилась готовить и узнала, как быстро найти непроститутскую работу в большом городе. — Линда обернулась к Декстру и пояснила: — Близ конюшен полно маленьких дешёвых забегаловок, в которых повара меняются чуть ли не каждую неделю. Кормёжка, ночлег, немного денег. Есть тут и маленькие симпатичные ресторанчики, рекомендации которых годятся не только чтобы попку подтереть. Поскольку повара им нужны и дешёвые, и хорошие, подыскивают их как раз в забегаловках. А в ресторанчиках ищут поваров уже рестораны солидные. Так что через год я буду шеф-поваром в очень приличном заведении, а ещё через три — владелицей собственного ресторанчика. А там и о расширении бизнеса, и о кулинарных конкурсах можно подумать.
— Блестящая карьера для рыцарки древнего рода, — презрительно покривил губы Декстр.
— Именно, — твёрдо сказала Линда. — Даже если я так и не вылезу из окрестных рыгаловок, то всё равно стану тем, кем хочу стать, а не тем, что из меня пытались сделать. — Она резко взмахнула рукой. — Всё, мальчики. Хватит философствовать, пошли искать работу, благо уборщики и котлетожарщицы тут требуются везде. Вон тот столб видите? Встречаемся у него в восемнадцать ноль-ноль и хвастаемся успехами.
Линда ушла. Внимания на неё не обращали, одежда в стиле орденской формы в последнее время на королевских землях стала очень модной, половина снующих по рабочему двору зевак, служителей и клиентов одета так же.
— Ну что, пошли? — сказал Декстру Славян.
— Подожди, — остановил его Декстр. — Там, в лабиринте… Последний этап — встреча с собой. Кого ты увидел?
— Никого, как и ты. Пауль, встретится с самим собой нельзя — только с представлением других о тебе. В лабиринте ждёт представление ордена о нужном рыцаре, соискателя проверяют на соответствие эталону. А самого себя можно только сделать, слепить, как чашу из глины, из тех способностей, что у тебя есть. Тот, кто стремится подстроить себя под кого-то — орден, соседа, учителя, тот и встречает в лабиринте шаблон, под который более или менее успешно себя подгоняет. Это люди-тени, они просто не способны жить самостоятельно, у них нет ни собственных чувств, ни мыслей, ни стремлений. Чтобы почувствовать, что они живы, что они есть, им надо обязательно пристроить себя к кому-то, сделать себя частью живого, придатком. Это душевные калеки, Пауль, полутрупы. Они согласны терпеть любые унижения, лишь бы прицепиться к кому-то, лишь бы загородить его спиной собственную ущербность. — Славян улыбнулся, в глазах засияли солнечные искорки. — А тех, кто может сделать себя сам, чужие ожидания почти не интересуют. Поэтому в лабиринте мы никого и не встретили. Я, Пауль, другого не пойму: почему у меня вообще лабиринта не было?
— А тебе мало тех лабиринтов, из которых ты выбирался эти два года? Да ещё и других умудрялся выводить?
Глава 12. Кузнец и пахарь
— Не перепутай, — сказал Славян Латриэлю, — в красную миску пирожки с капустой, в синюю — с печёнкой.
— И куда ты столько наделал? Остынут — будут невкусные.
— Съедим. Сегодня Пауль на ужин придёт, Нируэль обещал свою Тайрин привести. Может, Аллан зайдёт.
— Достал твой Пауль, — пожаловался Латриэль, вынимая из духовки противни с пирожками, недовольно дёрнул ушами. — Ребят уже загонял. То оборона у долины слабая, то подготовка у стражей низкая. Его послушать, так Нитриену предстоит отбиваться и от Соколов, и от Ястребов разом.
— Всё может быть. — Славян быстро лепил новую партию пирожков с повидлом и укладывал на противень. — Сам знаешь, война того гляди начнётся.
— Она уже третий год того гляди начнётся. Может, и обойдётся всё.
— Хотелось бы. Из Латирисы новости были?
— Если это можно назвать новостями… — сказал Латриэль. — Всё хорошо, всё по-прежнему. Да, лаборатория что-то интересное наоткрывала, ещё пара-тройка лет, и вампиры сделают настоящее лекарство от Жажды. Аллан говорил, что Феофания злая ходит как чёрт, хочет, чтобы её Калианда была первой. Хвоста научным работничкам так накрутила, что они теперь из лаборатории вообще не вылезают.
— Ты в Датьер когда едешь? — спросил Славян.
— Завтра вечером.
— А вернёшься когда?
— Дня через два-три, не больше, — ответил Латриэль.
— Я там ребятам собрал кое-что по мелочи, просили с Технички им привезти.
— Ладно, рюкзак в длинной комнате оставь. И, Славян, о чём ты думаешь? До одиннадцатого ноября месяц остался, а ты ещё подарки не купил. Выбрали Лаурин с Дариэлем восприемника дочери, ничего не скажешь, заботливый.
— Да помню я, — буркнул Славян. — Ты лучше посоветуй, что можно подарить годовалому ребёнку. Мне с ней нянчится, пусть хоть целые дни напролёт, гораздо проще, чем подарок выбрать.
— Не знаю, — опустил кончики ушей Латриэль. — Всё-таки первый в жизни день рождения, да ещё и имянаречение… С другой стороны, она этого ещё не понимает. О! — придумал он. — Давай Феофанию спросим.
— А она сегодня будет?
— Должна.
— Ну вот, а ты говорил — пирожков много. — Славян сунул противень в духовку. — Как раз на всех. Через пятнадцать минут вытащишь, потом с противня на стол положи и на десять минут укрой полотенцем. Вылежатся, собери в зелёную миску.
— А ты куда? — спросил Латриэль.
— У меня завтра контрольная, пойду готовиться.
— И охота тебе. Что, если диплома не будет, землю тебе не продадут?
— Раз начал учиться, диплом получить надо, — ответил Славян. — Не забудь, пирожки обязательно вылежаться должны.
— Помню. Всё, иди учись, и чтобы завтра «пятёрка» была, — строгим голосом старшего брата велел Латриэль, скорчил потешно-грозную физиономию домашнего тирана. — Чего смеёшься? Я тебя воспитываю, а ты хохочешь, тоже, младший брат называется, — махнул на него полотенцем Латриэль, — мог бы и подыграть.
Славян рассматривал карту сельскохозяйственных угодий Нитриена.
В читальный зал словохранилища вбежал посыльный, двенадцатилетний зеленоглазый лайто.
— Вячеслав Андреевич, вас владыка в кабинет зовёт, срочно! — выкрикнул мальчишка и убежал.
Словоблюститель, черноглазый дарко в форменной мантии, бросил на Славяна встревоженный взгляд, настороженно дёрнулись уши.
— Плохие вести, Вячеслав Андреевич?
— Сейчас узнаю, — ответил Славян.
Выглядел Риллавен усталым.
— Латриэль приехал, — сказал он Славяну.