Старый воевода прочесал перстами волнистые струйки седой бороды, улыбнулся и так отозвался князю:
– Да! Уж наш народ теперь не сдержать: дорвалися до татарина, что бык до барды!..
Князь рассмеялся.
– А? Дубрава?.. – сказал он и ласково потрепал поверх перчатки с раструбом маленькую руку княгини.
Глаза Дубравки увлажнились.
Дозорный, сидевший на дереве, тоже не выдержал.
– Наши гонят!.. – диким голосом закричал он.
Воевода Жидислав поднял голову и сказал не очень, впрочем, строго:
– Кузьма, ты чего это? Али тебя для того посадили, чтобы орать?
Но уж и с другого и с третьего дерева неслись радостные крики рассаженных там стрелков. Некоторые улюлюкали вслед татарам, кричали охотничьи кличи, хохотали и ударяли ладонями о голенища сапог.
Андрей Ярославич со вздохом облегченья опустился наконец в седло.
– Клянусь Христом-богом и его пришествием! – крикнул он и поднял десницу в панцирной перчатке. – Бегут, проклятые!.. Татары, татары бегут!..
Бежали! И это не было притворным бегством с целью завлечь противника и навести его на засаду, чего опасались вначале и Андрей Ярославич, и воевода Жидислав. Куда там: трупами гатили Клязьму!.. И по зыбкой этой гати, еще хрипящей, живой, хлюпающей под копытами русской погони, метнулись было с разлету на тот берег, на татарский, десятка два-три русских всадников, но так и канули там бесследно. И не то чтобы порубили их, сразили копьем или стрелою, а попросту замяли и затоптали, даже и не успев распознать в них врагов, так же, как топтали и месили друг друга.
И, увидав это, Андрей Ярославич велел дать ратной трубою звонкий, далеко слышный приказ: собираться каждой сотне под свое знамя!
И в это самое время, прямо в лоб мятущимся и бегущим татарам, и ударил новый тумен – тумен хана Хабула, задачей которого было остановить бегство и затем, гоня впереди себя завороченных, вновь ударить на русских.
Две конно-людские, неудержимо несущиеся со склонов прямо в противоположные стороны, многосоттысячепудовые тучи озверелого мяса схлестнулись на самой середине реки!.. Да уж какая там река!.. Реки не было – был огромный, на версты, мокрый ров, заваленный, загроможденный конскими и человеческими телами. И запруженная Клязьма выдала воды свои на низменные берега…
Молодой хан Хабул отдал приказ рубить беглецов беспощадно. Были особенные причины на то: среди отступавших только ничтожная часть были монголы; все же остальное полчище было сборною конницею – свыше сорока покоренных татарами народов.
Кого только тут не было! Были и китаи, и найманы, и саланги, и каракитаи, сиречь черные китаи, и ойрат, и гуйюр, и сумонгол, и кергис, и мадьяры, и туркоманы, и сарацины, и парроситы, и мордва, и черемись, и поволжские булгары, хазары, персы и самогеды, и народ Хойтэ, и множество, множество других.
Вот почему и отдал приказ хан Хабул врубаться в бегущее полчище беспощадно. И этим необдуманным повеленьем своим он и загубил едва ли не весь свой тумен, лучший из туменов Неврюя! Остановить накоротке почти двадцатитысячное конное, но уже сбившееся в мятущийся табун разноплеменное войско, охваченное паникой, было столь же невозможно, как задержать ладонями лавину.
Впадший в неистовство, истощивший силы передовых своих тысяч и утратив управленье над ними, так как их захлестнуло обезумевшим навалом бегущих, хан Хабул выхватил саблю и сам кинулся вместе с телохранителями в эту схватку, пролагая широкую кровавую просеку на левый берег Клязьмы по скользкой гати из лошадиных и человеческих тел…
Выскакав на твердую землю, хан остановил коня и пронзительным, гортанным голосом крикнул:
– Монголы! Враг перед вами!..
Это был клич Чингиз-хана.
Навстречу Хабулу вынесся на вороном коне огромного роста, в кольчуге и в шлеме, русский сотник Позвизд.
Завидя хана Хабула, он испустил во всю свою могучую глотку страшный и как бы прожорливый крик.
Диким, визгливым гиком ответствовал русскому витязю богатырь-хан.
Русские закричали своему:
– Позвизд! Эй, эй!.. Позвизд Акимыч, оберегись!..
Перемахивая через груды убитых, через туши павших коней, мчались друг на друга, во всю мочь, кони того и другого: вороной – у русского великана, серый – у татарина…
Сшиблись!
Вопль боли и ужаса исторгся из груди русских воинов.
Гортанным, глумливым алалаканьем ответили им татары.
Копьем, древко которого было и не охватить руке простого смертного, татарский богатырь расщепил одним ударом седло и опрокинул и лошадь и всадника.
И прежде чем новгородец, оглушенный паденьем, успел подняться с земли, хан Хабул зарубил его насмерть. Телохранители хана втоптали поверженного в землю.