Хан безмолвно повел рукою в сторону ковра, и через мгновенье ока легко ступающий раб поставил два невысоких персидских столика: один – под рукою Батыя, другой – возле Даниила.
На хрустальных, окованных золотом блюдах лежали грудой финики, инжир, сладкие рожки, льдистый сахар и виноград.
В цветистых деревянных чашах – ведь всякий иной сосуд отымает целительную силу напитка! – был подан кумыс.
Кислый, уже и сам по себе вызывающий оскомину, а и немного как бы винный запах распространился по комнате.
Глаза Батыя увлажнились. Взяв свою чашу, он сказал Даниилу:
– Пьешь кумыз?
– Доселе не пил, – отвечал, взглянув ему в лицо, князь Галицкий, – но от тебя выпью.
Он взял чашу и почти с таким же чувством, с каким ступал в распахнувшуюся перед ним дверь, стараясь не обонять разивший закисшею сыромятной кожей, терпкий, кислый напиток и усиливаясь не морщиться, стал пить.
Батый пристально всматривался в это время в его лицо.
– Э-э! – одобрительно и как бы с гордостью сказал он. – Да ты уже наш, татарин!.. Пей, князь, пей наш кумыз – здоров будешь! Сто лет батырь будешь!.. Это – радость гортани, напиток Неба!..
«Господи! – подумалось Даниилу. – И у этих свой нектар! Что сказали бы олимпийцы!..»
Батый тем временем припал к своей чаше и, выпив ее всю, крякнул и обтер губы ладонью.
Векиль тотчас появился из-за шатра и сызнова наполнил ее из ручного сморщенного турсука с деревянной затычкой.
Следуя знаку Батыя, он долил и чашу Даниила и опять вышел.
– Пей, князь Данил, пей! – нахваливая кумыс, говорил хан. – Это напиток великих батырей. С ним народ мой завоевал вселенную… Я подарю тебе двух обильных молоком кобылиц!..
Так, благодушествуя, он чествовал и угощал князя. Но это была только личина покоя, только затишье перед ураганом!..
Батый долго сидел в неподвижности и молчанье, закрыв глаза и время от времени отрыгая.
«Вероятно, первая аудиенция на этом и кончится… а потом начнут бесконечно мытарить, домогаясь того и этого… Пойдет наглое выпрашиванье подарков, волокита и происки!..» – думалось Даниилу.
Вдруг Батый встрепенулся, хакнул, немного посунулся к Даниилу, даже оперся рукой о подушку, будто порывнулся встать. Глаза его вперились в лицо князя.
И тотчас же сильнее заколыхались полотнища золотого шатра.
– Князь Данило! – закричал Батый, ударяя себя кулаком по колену. – Как смел ты не допустить к себе нашего ямчи, зная, что при нем наша пайцза и грамота?! Ты знаешь ли, что гораздо за меньшее я приказывал заливать расплавленным свинцом горло князей и владетелей!.. Ты… ты… – продолжал он, сипя и задыхаясь. – Ты не мог не знать, что это навлечет на тебя гнев наш! Иль, быть может, ты думал укрыться?
Хан усмехнулся.
– Но куда же ты укроешься от нашего лица, князь?! Не в Ургенч ли? Не в Булгар ли? Не в Кафу ли? Не в Багдад ли? Или, быть может, в Египет? Но воля наша и посланные ее добудут тебя повсюду!.. Думал ли ты о том, едучи сюда, что ты заживо можешь сгнить в сырой глиняной яме, полной тарантулов?! Думал ли ты о том, готовясь предстать пред лицо наше, что, быть может, никогда больше не увидишь Карпаты свои, никогда не прижмешь к сердцу жену и детей, ибо стоит мне вот сейчас двинуть бровью – и петля, накинутая рабом, захлестнется вокруг твоей высокой шеи?.. Подумал ли ты об этом?!
Батый ждал ответа.
– Да, – ответил Даниил. – Сперва я подумал об этом… Но, во-первых, каан: ты сам сказал мне недавно, что издавна и хорошо меня знаешь, – так разве ты можешь допустить, чтобы я покинул землю и державу свою на худые руки?
Хан перебил Даниила.
– Знаю, – угрюмо пробурчал он. – Василий – доблестный воин…
Даниил продолжал:
– Да! Не в худых руках оставил я державу свою и войско. Отнюдь!.. Да и не без наказа на случай смерти моей… да и не без доброй защиты!.. Волынцев моих и галичан ты сам похвалил только что. Зиждителей же моих, что строили мне укрепления Кременца, Колодяжна, Холма, я смею думать, даже и ты, великий государь и полководец, не отказался бы иметь на своей службе… Да и не без друзей, каан, оставил я державу свою, и не без союзников в соседях… если только потребуется… – добавил князь Галицкий, знавший превосходно, что союза его на Западе более всего остального страшится Батый. – Во-вторых, я скажу, великий каан, если дозволено будет мне продолжать…
– Продолжай, князь…
– Во-вторых, каан, разве мудрость твоя позволит тебе столь бесцельно моим убийством ожесточить до отчаянья народ мой?! И, наконец, в-третьих, – а это самое главное, каан! – возвыся голос, продолжал Даниил, так что Батый сдвинул брови и насторожился. – Наконец, третье: ты не только могуч, но и мудр, но и свято хранишь обычаи своих предков: нарицая тебя Покровителем вселенной, подвластные тебе народы в то же время наименовали тебя и Саинхан – Добродушный! Я – не в плену у тебя. Я не захвачен тобою в битве. Я приехал сам. Я – гость твой! – закончил слово свое Даниил.