«С субординацией у Чижика дело никак не обстоит ввиду полного отсутствия таковой», — мысленно вывел подчёркнуто протокольную фразу Декстр. Сил выслушивать магистра уже не оставалось. Скорей бы определил наказание. Любое, хоть плети, хоть костёр. Лучше гореть заживо, чем в преклонённой позе выслушивать повесть о самом крупном, самом безнадёжном провале в своей жизни. О том, как собственными руками разрушил всё, что строил более сотни лет.
— Приказ встать в строй, равно как и приказ убираться прочь, твой ученик проигнорировал. — Слова магистра хлестали не хуже плети, от его спокойного ровного голоса у Декстра холодело в груди. — Он просто напомнил всем, и королевским войскам, и курсантам, и деревенским, что команда Шеридана всегда платила людям за еду, горючее и транспорт честную цену. Что никогда не убивали гражданских. Что среди людей Шеридана нет грабителей и насильников. Назвал Шеридана и его людей истинными воинами, которые сражаются за благо родной земли, за то, как это благо понимают. Да, они нарушили законы королевства, но честь воинскую ничем не осквернили. Заявил, что расправиться с воинами как со зверьём означает самим потерять людской облик. И что лучше быть расстрелянным вместе с настоящими воинами, чем встать в один строй с выродками. Бросил полковнику под ноги курсантский пояс и автомат и встал у стены рядом с Шериданом и его людьми.
Плебей, которого Декстр вытащил из кабака плюгавой деревеньки. Холоп, ничтожество, чернь. Ну почему он — сумел? В группе было ещё четырнадцать человек, половина — сыновья и дочери рыцарей. Почему он?
«Убей меня, Салливан, господин мой, всем, что для тебя свято, заклинаю: убей, — мысленно взмолился Декстр. — Будь милосерден, прекрати эту пытку! Определи казнь. Позволь болью телесной заглушить боль душевную. Ты ведь знаешь, боль души сильнее терзаний плоти. И страшнее. Ты ведь воин, господин. Так пощади меня, убей, избавь от этой муки».
— Командир курсантской группы, — всё так же спокойно и невозмутимо говорил магистр, — заявил, что команда Шеридана предстанет перед гражданским судом, а если всякая по недоразумению нацепившая мундир срань попытается помешать осуществлению правосудия, то как со сранью поступать надо, его курсанты знают. Спустя два дня Шеридан и его люди предстали перед Гражданским судом короны. — Магистр умолк.
Декстр отважился немного приподняться, глянуть магистру в лицо.
— К счастью, — сказал магистр, — у тебя хватило ума отозвать четвёртую курсантскую группу в крепость сразу после инцидента с Шериданом. Ничего заметного твой ученик с тех пор не натворил. Или есть что-то, о чём я не знаю?
Генерал едва заметно перевёл дыхание. Магистр разрешил говорить. И задал вопрос, вместо того, чтобы произнести приговор. Значит, наказание окончено. Декстр выпрямился, положил, как того требовал этикет, левую кисть на правую. Руки едва заметно дрожали, путешествие в недавнее прошлое истерзало не хуже огня и дыбы.
— Нет, магистр, — ответил он. Остановился, мгновение передохнул. На длинную фразу не хватает сил, голос задрожит. — Чижик занят только учёбой. За две недели никаких происшествий.
— Как ни странно, — хмыкнул Салливан.
— Магистр, — решился Декстр, — в орден Чижика привёл я. Это было ошибкой. Но я исправлю её.
— Каким образом?
— Чижика необходимо уничтожить. Я сделаю это так, что его смерть ни у кого не вызовет подозрений.
— Нет, генерал, — сказал магистр. — Твой ученик будет жить. Больше того, с этого дня ты отвечаешь за его жизнь головой.
От изумления Декстр вскочил на ноги, не дожидаясь позволения магистра.
— Чижик опасен для ордена!
— Чижик помог ордену больше, чем кто бы то ни было за последние десять лет, — ответил магистр. — Сядь.
Декстр опустился в кресло.
— Но досточтимый… — начал он.
— Сепаратисты сами предложили начать переговоры, — прервал магистр. — Впервые за два года они захотели разговаривать, а не только стрелять. Посредником в переговорах обе стороны избрали орден.
— Сами избрали? — не поверил генерал.
— Да. Сами. Как в эпоху расцвета. И вожди сепаратистов, и премьер-министр с верховным маршалом заявили, что если Чижик посчитал нужным вступить в орден, то в нём действительно должны быть люди понимающие что такое честь и доблесть, ложь и правда. Иначе что бы Чижику там делать?
— Это оскорбление, магистр, — вскипел Декстр. — Оценивать орден по какому-то курсанту, да ещё вслух об этом заявлять!
— В обычных условиях — да, такие слова были бы оскорблением, — согласился магистр. — Но только не сейчас. Популярность орден теряет стремительно, и как плохим военачальникам, которые не могут похвастаться своими победами, нам приходится гордиться одиночными подвигами своих бойцов. Пусть и курсантов. Благодаря твоему ученику мы можем сказать: «Если даже простой курсант сумел проявить столь высокие справедливость и доблесть, то рыцари вообще само воплощение воинского благородства». Выходка паршивца пришлась как нельзя кстати. Мадагаскарцы очень эмоциональны и романтичны, падки на всё яркое, от футболки до поступков. Он сумел произвести на них впечатление. Такой удачный ход ни один аналитик бы не придумал.
— Другие поступки не столь благотворны, — возразил Декстр. — «Уложение» не принесло ничего, кроме вреда.
— Ошибаешься. Да, «Уложение» оскорбительно и унизительно для ордена, но пришлось по вкусу поселенцам, тем более, что у Соколов такого нет. Даже зомбаки перестали смотреть на нас как на таракана в супе. До симпатии ещё далеко, но уже появился лёгкий проблеск интереса, — магистр едва сдерживал довольную усмешку. — Чижик ордену необходим.
— Он опасен.
— Сейчас он необходим.
— Нет, — решительно сказал Декстр. — Опасность перевешивает пользу. Чижика необходимо убрать. А его смерть, — губы Декстра искривила пустая, без тени чувств, улыбка, — может принести ордену и дополнительную пользу — гибель героя производит впечатление гораздо больше прижизненных подвигов.