«У нас в Бра». Иберийский говор настойчиво говорил о том, что сам Берхард заявился в маркграфство Салуццо издалека, но Гримберт решил, что сейчас не время поднимать этот вопрос. Были другие, куда важнее.
- Так ты хочешь стать бароном, Берхард?
Судя по звуку, Берхард озадаченно жевал губу.
- Это как взаправду? – настороженно спросил он, - Всамделишным бароном?
- Да. Взаправду. В моей власти наградить тебя титулом барона.
- Барон… - Берхард с такой жадностью произнес это слово, будто обсасывал сочную кость, - Это что же значит, я смогу на серебряных тарелках жрать? И в лесу свободно охотится? Вино пить, сладкое, как мёд? Служанок драть, как благородный какой? И на улице мне кланяться будут?
Чернь, терпеливо напомнил себе Гримберт. Клятва, положение, вассальные обязанности – всё это для неё пустой звук. Вот её, черни, представление о титуле – возможность драть служанок на столе и жрать с серебряных блюд. Впрочем… Гримберт мысленно усмехнулся. Впрочем, в этом отношении барон Берхард не сильно отличался от многих его прежних знакомых, некоторые из которых носили куда более весомые титулы и регалии. Пожалуй даже, на фоне иных из них этот мог бы показаться едва ли не изысканным придворным аристократом.
- Не только. У тебя будет своя земля. Свой замок. Своя дружина. Над тобой никто кроме императора не сможет вершить суд, напротив, ты сам станешь законом на своей земле.
Это последнее обстоятельство должно было затмить перед взором Берхарда даже начищенные серебряные блюда.
- Ах ты ж дрянь какая… - озадаченно пробормотал он, - Вот, значит, как. Вижу, ты, мессир рыцарь, человек серьезный. Садись к моему столу, отведай, чего Бог послал. Звать-то тебя как?
Гримберт нащупал угловатый, сбитый из неочищенных досок, стул.
- Извини, не могу этого сказать. Вроде как взял обет инкогнито. Знаешь, что такое инкогнито?
Берхард загремел в углу какой-то утварью.
- Было по молодости. У какой-то венецианской маркитантки из обоза подхватил. Но священник, храни его ангелы, мне специального порошка дал, оно и прошло…
- Инкогнито – это значит, что я держу свое имя втайне.
Смех у Берхарда был неприятным, похожим на треск рвущейся ткани.
- Да уж еще бы, мессир рыцарь, не держал бы! Небось, твои придворные стихоплёты будут рады сочинить балладу о том, как ты жрал крыс и спал на мостовой. Вина выпьешь? Изысканных сортов не держу, но чем промочить глотку – найдется.
Гримберт с благодарностью кивнул. Сейчас он выпил бы даже концентрированной уксусной кислоты, чтобы унять дрожь пальцев и волнение в груди.
- На. Пей. Вино, конечно, не чета тем, что у вас с туринских виноградников, ну так и мы не графья какие-нибудь.
Гримберт задохнулся еще до того, как в полной мере ощутить зловонный аромат жидкости, протянутой ему в щербатой глиняной кружке.
- Почему ты решил, что я из Туринской марки?
Берхард издал не очень-то музыкальный смешок, способный поцарапать излишне чувствительный слуховой нерв.
- А откуда ж еще? В Салуццо давно уже рыцарей не видали, закончились все. Сразу после Железной Ярмарки и закончились. Во время бунта многие с них к маркграфу Лотару прибились, против законов божеских и людских пошли, стал быть. Ну он их и того… Уже пять лет маркграфству Салуццо не дозволяется иметь рыцарей, так-то, мессир.
В устах Берхарда привычное обращение «мессир» звучало неестественно и грубо. То ли виной был иберийский говор самого Берхарда, то ли дело было в том, что слово это произносилось без толики почтения, напротив, с какой-то почти явственной насмешкой.
- Что, если я из Савойи или даже из Лангобардии?
Берхард шумно отхлебнул из своей кружки.
- Допустим, лангобард из тебя такой же, как из меня – каноник. По говору ясно. И не из Савойи, это уж как Бог свят. Савойцы все загорелые, а у тебя кожа что молоко, даже под паршой видно. Вот и выходит, что либо из Прованса, либо из Турина. И, знаешь, мессир, я бы поставил на Турин.
Сообразительный мерзавец. Гримберт внутренне скривился. Безмозглый чурбан, но, как и вся эта уличная крысиная порода, обладает безошибочным чутьём, причём именно там, где это неприятнее всего. Надо будет держать эту особенность в голове и не болтать лишнего. Видит небо, он и так уже наговорил много лишнего в этой жизни…
- Отчего именно Турин? – небрежно спросил он.
Берхард рыгнул, не утруждая себя необходимостью прикрыть рот.
- У нас теперича много народу из Турина обретается, - пояснил он, - С тех пор, как лангобарды с полгода назад Похлёбку по-Арборийски заварили. Как Туринского Паука прихлопнули, так и прыснули остатки его воинства кто куда. Иные домой вернуться хотели, но там уж новый маркграф объявился, как его там… Гендерик.