Нашли себе тихое место на балконе внутреннего двора. Волков облокотился на перила:
— Как ты тут оказался?
— Поехал в Мален к епископу, как вы и велели. А он, оказывается, поехал сюда. Пришлось ехать за ним.
Монах говорил абсолютно спокойно. Он был в великолепной сутане из темно-синего бархата. Такие под стать епископам. Он носил серебряное распятие на серебряной цепи, мягкие туфли вместо сандалий, и еще он благоухал. Он не выделялся на фоне господ на балу. Он выглядел здесь как свой.
Волков оглядел его и спросил:
— Ну, я видел, что ты был с епископом в ложе, ты поговорил с ним?
— Да, — отвечал монах, — и епископ был к нам благосклонен.
— Он утвердил тебя на приход?
— Да, утвердил. Он очень ценит вас, господин, очень ценит, любую вашу просьбу готов поддержать.
— Да?
— Да, господин, да. И для вас у меня еще две хорошие вести.
— И что же это за вести?
— Кроме того, что он утвердил меня на приход Эшбахта, так он еще и дал денег на постройку прихода.
— Денег? — удивился кавалер.
— Кроме тех, что он уже дал вам, он еще дает денег на постройку костела.
Теперь Волкова интересовало только одно:
— Сколько?
— Две тысячи двести талеров, — сообщил брат Семион с улыбкой. — Только…
— Что еще? — Кавалер даже не успел обрадоваться.
— Я на эти деньги и вправду буду строить костел, — продолжал монах. — Те четыреста монет, что вам дал, пусть останутся вам, а на эти деньги мы построим небольшой, но красивый храм. Уж не взыщите, господин.
— Я бы тебе поверил, мерзавец, если бы ты не стащил у меня ларца с золотом, что мы вывезли из Ференбурга.
— Господин! — воскликнул монах. — Но ведь я вернул вам вашу долю, а остальным распорядился так хорошо, как только было возможно.
— Угу, так хорошо, что ты до сих пор ходишь в бархате и носишь серебро.
Монах воздел руки к небу, словно призывая Господа в свидетели таких несправедливых слов.
— Ладно, посмотрим, что ты там настроишь, не думай, что тебе удастся много украсть.
— Я и не думал даже о таком, я хочу построить себе хороший костел. Себе, вам и пастве.
— Да-да, чтобы было, куда баб водить, — с сарказмом заметил Волков.
Монах промолчал.
— А как тебе удалось выклянчить у епископа столько денег?
— Он спросил, собираете ли вы войско для Богоугодного дела?
— Спросил, значит? — вслух думал кавалер. Ему не очень нравилось, что епископ так интересуется его делами.
— Я сказал, что вы привели хороший отряд из Ланна и что с теми людьми, что уже живут у вас в поместье, их будет четыреста. А если они все переженятся и начнут рожать детей, то вскоре их будет больше тысячи. И тот маленький храм, что вы построите на четыреста талеров, всех нипочем не вместит.
— И он решил выдать тебе еще денег?
— Да, господин, — улыбался брат Семион. — Восемь сотен серебром и вексель на тысячу четыреста монет. Он говорит, что его вексель примет любой банкир или меняла в Малене.
Кавалер молчал. Думал.
— Епископ очень верит, что вы сможете сделать то дело, на которое вас благословил архиепископ, — заговорщицки тихо добавил брат Семион.
Волков покосился на него с заметной неприязнью и спросил с тем же чувством:
— И тебе что, известно, что это за дело?
— Известно, господин, известно, — кивал монах и тихо продолжал. — Знаю, что велено вам не допустить дружбы герцога и кантонов еретических. И не допустить сближения герцога и короля. И за то вам не только Святая Матерь Церковь благодарна будет, но и сам император. И мне наказано быть вам опорой и поддержкой.
Уже стемнело, ламп на балконе было мало, а свет из зала почти не попадал сюда, только музыка долетала из открытых дверей.
— А еще тебе наказано следить за мной, — сказал Волков, пытаясь разглядеть лицо монаха в сумерках.
Но монах не собирался лукавить:
— Конечно, приказано, — сразу согласился он, — и аббат Илларион просил писать о вас ему в Ланн, и епископ Малена просил сообщать ему о вас. Вы всех интересуете, чего ж тут удивляться? Но я вам что скажу, писать я им буду то, что мы с вами сами решим написать Волков не очень верил ему, уж больно хитер был этот человек.
Мало того, что брат Семион был большой плут, так еще теперь и следить за ним приставлен, следить да подталкивать. А ведь он все еще так и не решил, что ему делать. Может, он и не захочет затевать распри с соседями. Может, он надумает жить тихо и незаметно. А теперь что? Как теперь ему не начать распри, если к нему отныне будет этот плут вечно приставлен.