— Пойдемте, сестра, — сказал он, — я хочу поглядеть на своих племянников. Они в доме?
— Да, господин, — сказал Тереза и подняла ведро с земли.
Волков остановился, забрал у нее ведро:
— Отныне вы не будете носить ведра.
Он взял ее за руку и повел в дом, а ведро нес сам.
Хилли и Вилли несли за ним мешки с серебром, а за ними уже шел и брат Семион, и Сыч, и Максимилиан, и Еган.
Дома за столом сидели три ребенка: мальчик лет тринадцати и две девочки одиннадцати и семи лет на вид. Брунхильда по-домашнему, в одной нижней рубахе, вертелась у зеркала, а служанка Мария у очага.
— Дети, встаньте, — поспешно сказал Тереза, — это ваш дядя, господин Фолькоф.
— Ах, наконец-то! — воскликнула красавица с негодованием, увидев его. — Отчего вы не сказал мне, что едете в город?
— Я ездил по делам, — строго ответил он ей, усаживаясь в свое кресло, что стояло во главе стола. Он отвязал меч, положил его на стол и наделся, что разговор на этом закончен.
— Мне тоже нужно было по делам, — нет, Брунхильде еще было, что сказать. — Вы не знаете того, но граф будет тут в субботу. А меня нет нового платья! Мне нужно пройтись по лавкам!
— Да? — тут Волков удивился. — Граф будет к нам в гости?
— Он сказал, что у него к вам важное дело.
— Ладно, ладно, — Волков сделал знак рукой, мол, помолчи. — Потом поговорим.
Теперь он сделал другой знак рукой. Теперь он подзывал к себе детей.
— Идите к господину, — подталкивала детей его сестра.
Те робели и кланялись, но Тереза не успокаивались, первым вытолкнула к нему мальчика.
— Как тебя звать? — спросил его Волков.
— Бруно, господин, — негромко ответил мальчик.
— Фамилию скажи.
— Дейснер, господин.
— Что умеешь?
— Ничего особенного, господин, — робея, произнес мальчик.
— Он был разносчиком в трактире, — сказала сестра Тереза.
— Грамотен? — Волков был заметно разочарован. Разносчик — худшая из всех профессий, дело сугубо холопское.
— Нет, господин, — отвечал юноша.
Волков протянул ему руку и тот сразу ее поцеловал с поклоном.
Затем к нему подошла девочка, что постарше:
— Урсула Видль, — она поклонилась. Кажется, она была умненькой, говорила хорошо, не робея. — Работала при матушке. Со столов убирала. Могу и с другой работой управится, если научат.
Он протянул ей для поцелуя руку. Она поцеловала руку и поклонилась. А он поманил рукой самую младшую:
— Ну, а ты кто?
— Катарина Видль, — сказала самая младшая. Она, кажется, боялась его меньше всех, она улыбалась ему.
— И чем же занималась ты?
— Я маме помогла, — сказал девочка, все еще улыбаясь. — Посуду мыла или тарелки какие-нибудь. Или еще что по работе маминой.
— Или тарелки какие-нибудь? — усмехался Волков. — А меня ты не боишься, кажется?
— Нет, не боюсь. Мама говорила, что вы добрый человек, раз нас нашли, еще она говорила, что у вас всего много, вон, какое у вас хозяйство. И еды, и бобов, и хлеба у нас теперь будет в достатке. Может, и спать будем не на полу, а то на полу зимой очень холодно.
Он опять усмехнулся, как это ни странно, ему даже захотелось обнять эту девочку, но он постеснялся, только протянул ей руку для поцелуя.
Девочка звонко чмокнула руку, чем вызвала у всех улыбки. И низко и быстро поклонилась.
— Юные госпожи не кланяются, — улыбаясь, сказал кавалер. — Разве ты не знала, Катарина?
— Не кланяются? — удивилась девочка.
— Нет, госпожи делают книксен, — Волков указал на Брунхильду, которая уже оделась и пришла к столу, — госпожа Брунхильда, ваша тетя, вас научит.
— Научу, — сказал Брунхильда, — все госпожи должны уметь это делать.
— А мы что, теперь госпожи? — удивлялась девочка во все глаза, разглядывая прекрасную молодую женщину.
— Да, вы теперь госпожи, — сказал Волков.
— И со столов теперь убирать не будем, полы мыть не будем? — все еще не верила девочка.
— Нет, — сказал кавалер.
— А что же мы будем делать?
Тут как раз к случаю в дом вошел юный монах брат Ипполит.
— Вот этот добрый человек, он не только хороший врач, он еще и хороший учитель, он вас теперь будет учить.
— Учить, — удивлялась Катарина, — да чтоб я сдохла!
Все засмеялись, а матери девочки сало стыдно. Она отвела ее от кавалера, приговаривая:
— Нельзя тебе так говорить теперь. Ты теперь госпожа. Госпожи так не говорят.
А Волков посмеялся и поманил к себе сестру, когда та подошла, он сказал ее негромко: