— Знаешь ли ты, почему я не согласился отдать твою руку этому дворянину?
— Вы мне говорили, батюшка, — пролепетала Дебора.
— Я говорил тебе, что он не сделает тебя счастливой… Я говорил тебе, что он игрок и скоро промотает твое состояние…
— Да, вы говорили мне это… И я вам не возражала, потому что, может быть, это было бы и справедливо!
— Это не было справедливо… Я обманывался… Или скорее, я лгал… Для этого отказа у меня была другая причина…
Глаза Деборы выразили удивление. Она могла только прошептать:
— Другая причина! Какая же?
— Представь себе… я едва смею признаться… в моей отцовской ревности я боялся, чтобы ты, сделавшись знатной дамой, не возгордилась, не стала презирать твоего старого отца… А видишь ли, я так люблю тебя, что мысль не быть исключительно любимым тобою терзала меня…
— Я могу вас разлюбить!.. Я стану презирать моего отца!.. Ах! Как дурно вы судите обо мне!..
— Теперь я понял это, дитя мое… Понял… И прошу у тебя прощения… Прошу на коленях…
И старик в самом деле склонился перед дочерью.
— Что вы делаете, батюшка! — вскричала Дебора, силясь приподнять его. — Что вы делаете!.. Отец на коленях перед дочерью!
— Это мое место… Я останусь тут до тех пор, пока не услышу, что ты мне прощаешь…
— Я не могу вам простить, потому что никогда не сердилась на вас.
— Но ты страдала!
— Это правда.
— Теперь, когда я понял свое заблуждение… Теперь, когда нет более препятствий к исполнению твоего желания… Ты уже не страдаешь, не правда ли?
— Нет более препятствий? — повторила Дебора, едва дыша. — Вы говорите, что нет более препятствий?
— Да, дитя мое… Если ты все еще думаешь о кавалере де ла Транблэ… Я согласен, чтобы ты сделалась его женой…
Эти слова жгли горло Натана как раскаленное железо. Как только он произнес их, Дебора громко вскрикнула и, встав с дивана, на котором лежала, упала без чувств на руки отца. Натан думал, что избыток изумления и радости убил ее. Если бы в эту минуту у него случился в руках нож, без сомнения, он вонзил бы его в свое сердце. Он ударился головой о стену, повторяя с судорожными рыданиями:
— Я убийца своей дочери!.. Убийца! Убийца!..
Потом он упал на колени возле безжизненного тела Деборы, приложился пылающим лбом к ее груди, которая казалась ему холодной, и вскричал прерывистым голосом:
— Умерла!.. Умерла!.. И это я… Я… Ее отец… Убил ее!
Но вдруг он почувствовал, как обе руки Деборы обвились вокруг его шеи, почувствовал на своей щеке, омоченной слезами, поцелуй и услыхал, как слабый голос шепнул ему:
— Я счастлива… Очень счастлива… И теперь я не хочу умирать!..
Через несколько минут после этого жид написал к Раулю:
«Приезжайте, если вы все еще любите Дебору… Дебора ваша».
XXV. Десять луидоров за яд
На другой день Венера, каждодневно проводившая по нескольку часов с огорченной и умирающей Деборой, пришла в обычное время.
В ту минуту, коша она приподняла портьеру, вот какая картина представилась ей: Дебора, в восхитительнейшем восточном костюме, прелестная своей бледностью, своими длинными великолепными черными волосами, заплетенными на голове в пышную диадему, сидела рука об руку с Раулем де ла Транблэ, приютившимся у ее ног на шелковой подушке. Со вчерашнего дня девушка будто преобразилась. Видно было, что жизнь возвратилась к ней! Молодость и любовь совершили это чудо, напрасно предпринимаемое докторами.
Натан, стоя в нескольких шагах от описанной нами группы, любовался на нее с неописуемой улыбкой.
«Дочь моя спасена, — думал он, — спасена. Но какой ценой!»
Венера попятилась, как будто наступила на змею, как будто почувствовала уже в теле своем ее ядовитый укус. Она хотела убежать, чтобы излить свою ревнивую ярость в криках и рыданиях; но было уже слишком поздно. Дебора увидела свою приятельницу. Она встала и, все еще держа Рауля за руку, подошла с ним к Венере и сказала, протягивая ей другую руку:
— Вот тот, о котором я вам говорила так часто, кого я любила… Вот мой жених.
Венера уже успела принять спокойный вид. Она поклонилась и отвечала:
— Я уже знаю кавалера де ла Транблэ.
— Вы его знаете! — вскричала Дебора, устремив на Рауля и на Венеру подозрительный взгляд.
— Эта девица спасла мне жизнь, — сказал Рауль.
— Где? Как? — с живостью спросила жидовка.
Рауль рассказал о ночном кровавом приключении на улице Прусвер.
— Странно, что Венера вас не узнала, — прошептала Дебора, которая боролась с непреодолимым подозрением, — или, по крайней мере, мне непонятно, почему она не сказала мне, что узнала вас в тот день, когда, услышав ваше имя и приподняв портьеру, чтобы взглянуть на вас, она упала в обморок…
— Сестрица, — перебила Венера, — неудивительно, что в тот день, о котором вы говорите, я не узнала кавалера: в ту минуту, когда я приподняла портьеру, мне сделалось так дурно, что я ничего не могла видеть.
— Я, — сказал Рауль, — уже давно пришел бы к вам поблагодарить вас и вашу матушку за дружескую заботу, которой вы окружили меня в своем доме, но я не знал, как называется ваша улица, а уходя от вас, забыл спросить.
Это двойное объяснение успокоило Дебору. Подозрение, на минуту мелькнувшее в ее уме относительно Венеры, показалось ей нелепым. Она первая бросилась на шею к подруге, обняла ее с той сердечной нежностью, которую внушает счастье, и начала благодарить за то, что она сделала для Рауля.
— Когда же свадьба? — спросила она голосом совершенно спокойным.
— Надеюсь, скоро! — вскричал Рауль.
Дебора отвечала, краснея:
— О! День еще не назначен…
— Как только здоровье моей дочери совершенно поправится, — сказал Натан, — мы соединим юную и прекрасную чету…
— И вы мне скажете, милая сестрица, — шепнула Дебора на ухо Венере, — какой вы желаете получить от меня свадебный подарок.
«Свадебный подарок! — подумала Венера. — Я сама обещаю тебе сделать подарок. И он, верно, будет стоить твоего».
Через час после этой сцены Люцифер быстро всходила по черной и узкой лестнице дома на Прувер. Неистово, как ураган, ворвалась она в жалкую каморку, в которой жила с Молох. Венера была бледна, едва дышала, лицо ее и руки судорожно подергивались, обнаруживая ужасное волнение. Старуха хотела расспросить ее; но Венера не дала ей и слова сказать.
— Послушайте, — воскликнула она, — вы много сделали для меня… Но должны сделать еще больше…
— Что же такое?
— Может быть, вы испугаетесь того, о чем я буду просить вас… Однако вы должны исполнить мою просьбу… Иначе я вас брошу сию же минуту и никогда не вернусь к вам; вы будете жить и умрете в одиночестве.
— Говори, дочь моя, чего ты от меня хочешь?.. Я столько видела на свете, что, право, не знаю, может ли что испугать меня! Стало быть, ты желаешь чего-нибудь действительно ужасного?
— Да.
— Тогда говори.
— Вы знаете все, — сказала Венера, — вы должны знать тайну тех ужасных ядов, которые убивают, не оставляя следов.
На губах Молох обрисовалась адская улыбка.
— Действительно, я знаю эту тайну, — отвечала она.
— Мне нужен такой яд…
— Разве у тебя есть враг?
— У меня есть соперница.
— Ты любишь?
— Да, люблю и ненавижу…
— Несчастная…
— Я не прошу у вас ни сострадания, ни осуждения… Дайте мне яда!..
— Какой же яд тебе нужен? Тот, который действует медленно или который убивает в одно мгновение?
— Я хочу, чтобы смерть пришла медленно, но без боли, как сон…
— Хорошо, я дам тебе такого яда…
— Когда?
— Когда он будет готов.
— Через сколько времени?
— Через три дня.
— Как это долго!
— Я не могу приготовить скорее; кроме того, мне нужны деньги…
— Много?
— Десять луидоров.
— Десять луидоров!.. — вскричала Венера.
— Непременно. Снадобья, которые я должна употребить, продаются на вес золота, а одно до того редко, что и за деньги трудно достать его.
— Десять луидоров, — повторила Венера снова. — У меня их нет.
— Однако без этих денег я не смогу ничего сделать.