Еще на несколько минут молодой человек погрузился в самосозерцание. Потом, как бы избавившись от мыслей, угнетавших его, он дал волю лошади и продолжал свой путь по направлению к деревне Ла-Тракблэ.
XX. Прошлое
Куда таким образом ехал Рауль? Наверно, не в замок. Что мог он предпринять один, без всякой помощи, против людей, без сомнения, охраняемых целой кучей лакеев? Уж конечно, ничего хорошего. Притом Рауль слишком дорожил своей местью и, наверно, не захотел бы лишиться случая привести ее в исполнение по собственной неосторожности. Куда же он ехал?
Рауль вспомнил – хотя мы поздновато вынуждены в этом сознаться – что в нескольких сотнях шагов от парадного входа в замок, на краю болотистого пруда, стояла хижина довольно жалкой наружности, слепленная из ветвей, тины и тростника, с тремя или четырьмя неправильными отверстиями вместо окон. В этой хижине, позади которой располагался маленький садик, окруженный живым забором из шиповника, жили Рожэ Риго и его жена, отец и мать Рауля.
Вот о чем вспомнил молодой человек.
Он ехал отыскивать эту хижину, но не затем, чтобы переступить через порог ее с радостным биением сердца, броситься в объятия стариков со слезами на глазах и закричать им: «Это сын ваш, сын, любящий вас и приехавший обнять вас…» Нет, Рауль ехал не для этого. Нам известно, что он никогда не любил своих родителей и давно уже считал всякую связь между ними и собою как бы прерванной; он хотел только узнать, живы ли они еще, и в этом последнем случае бросить им несколько горстей золота, даже не сказав им, кто он.
Молодой человек доехал до половины дороги между главным входом в парк и домиком Риго. С одной стороны виден был помещичий замок, с другой – стоячая и мутная вода маленького пруда отражала как в зеркале блестящий круг ночного светила.
Было около восьми часов вечера. Рауль удивлялся, почему не видно было огня на том месте, где должен был находиться домик. Он быстро подъехал и с горестным изумлением, доказывавшим, что даже в самых ожесточенных сердцах святая любовь к семейству никогда окончательно не умирает, увидел, что хижина исчезла. Не осталось даже следов ни ее, ни забора, а на том месте, где некогда расстилался смиренный садик, виднелся пустырь, заросший высокой травой.
Какая причина могла заставить его родителей уничтожить свое единственное наследие? Таков был вопрос, который задал себе Рауль; но ему было решительно невозможно найти удовлетворительный ответ. Молодой человек, очевидно, не мог в такое позднее время получить какое-либо объяснение, не рискуй привлечь к себе опасное внимание, и уже хотел было удалиться.
Но вдруг он услыхал неподалеку лай собак и глухой топот многочисленного стада баранов, которое скоро неслось к нему. Рауль отъехал немного в сторону, чтобы пропустить баранов, которых гнали две чудесные пастушьи собаки. Когда же пастух, шедший позади, поравнялся с ним, молодой человек дотронулся до плеча его кончиком своего хлыста, сказав:
– Эй! друг мой, послушай-ка…
Пастух, мальчик лет двенадцати, тотчас остановился и спросил:
– Вы со мною говорите?
– Да, друг мой, с тобой.
– Вы, верно, хотите знать, куда вам ехать?..
– Нет.
– Так что же вам нужно?
– Просто поговорить с тобой.
– И мне бы тоже хотелось, да только нельзя…
– Почему?
– Надо загнать стадо… а то меня разбранят и, может быть, прибьют, если бараны возвратятся без меня…
Рауль вынул из кармана несколько серебряных монет и подал их пастуху, говоря:
– Вот возьми, друг мой, если тебя разбранят и прибьют, то, по крайней мере, хоть не даром.
Мальчик поспешно сорвал с головы пестрый бумажный колпак и с этой минуты отдался в полное распоряжение Рауля. Отвести же баранов в овчарню было делом собак и притом, если бы какой-нибудь и заблудился, то его отыскали бы на другое утро, тем вернее, что около деревни не водилось ни волков, ни мародеров.
– Друг мой, ты из этой деревни? – спросил Рауль.
– Из этой.
– Стало быть, ты должен помнить, что на этом месте стоял прежде домик?
– Ах! точно… точно, – отвечал пастух, – домик браконьера?
– Именно. Что сделалось с этим домиком?
– Его срыли.
– Я это вижу, но когда?
– Года четыре будет, а точно сказать не могу…
– Кто же его срыл?
– Господин велел.
– Но этот домик принадлежал не ему.
– Видите ли, браконьер стрелял дичь господина… его присудили за это заплатить штраф, а вместо денег взяли дом и срыли…
– Ах так! – вскричал Рауль, сжимая кулаки. – Но мне кажется, – продолжал он через минуту совершенно спокойным тоном, – что бывший помещик маркиз Режинальд де ла Транблэ позволил Рожэ Риго охотиться на своих землях и в лесах?
– Может быть, – отвечал мальчик, – я не слыхал, что сделал прежний господин, но я знаю, что новый засудил браконьера.
– Где же теперь Роже Риго и его жена? – спросил Рауль.
Мальчик не отвечал, как будто этот вопрос смущал его. Рауль заметил его нерешительность.
– Я тебя спрашиваю, где они? – повторил он. – Разве ты не знаешь?
– Зачем же… знаю.
– Так говори же.
– Они…
– Где?
– На кладбище.
– Умерли! – вскричал Рауль. – Умерли?..
– Да!
– Оба?..
– Оба.
– Давно?
– Да через полгода после того, как срыли домик…
– Но где же они жили до дня своей смерти?
– Ночевали где попало, то у одних, то у других, на фермах, в ригах… просили милостыню…
– Милостыню!.. – прошептал Рауль. – Нищета… милостыня и смерть…
Потом он прибавил еще тише, протянув руку к замку:
– Тот кто их убил!.. так низко, так подло убил!.. там!.. но терпение!.. терпение!..
Рауль мог бы сказать себе, что между тем как его родители умирали от голода и нищеты, у него было много золота и что если бы он пораньше осведомился об их положении и поспешил к ним на помощь, то исполнил бы только сыновий долг. Да, конечно, он мог бы сказать себе все это, но он этого не сделал. Молодой искатель приключений имел один из тех характеров, которые, при всяком несчастии, случившемся по их же собственной вине, обвиняют всех и вся, исключая самих себя.
Он позволил мальчику нагнать свое стадо, а сам отправился по дороге к гостинице. Усталая лошадь, чувствовавшая, что возвращается в конюшню, и к тому же беспрестанно понуждаемая голосом и шпорами всадника, везла его домой гораздо скорее, нежели к хижине. Десять часов вечера пробило на деревенской колокольне в ту минуту, когда Рауль сошел с. лошади на дворе гостиницы.
XXI. Осведомление
Воротившись в свою комнату, Рауль велел Жаку позвать к себе хозяина. Тот на заставил себя ждать и прибежал с колпаком в руках.
Скажем мимоходом, что Ла-Розу и солдатам его велено было распускать слух во всех гостиницах, где они останавливались, что они провожают знатного вельможу, который путешествовал инкогнито для исполнения особых поручений, столько же важных, сколько и таинственных, которые были возложены на него его высочеством Филиппом Орлеанским, регентом Франции. Прибавим к этому, что ни один из солдат не мог проболтаться, если бы даже и хотел, потому что кроме Жака никто не знал имени того, кому служил.
Слова: «вельможа», «тайные поручения», «регент» – производили повсюду необыкновенный эффект. Рауль сверх того имел привычку платить по-царски и по пути сыпал золотом.
– Что изволите приказать? – спросил хозяин.
– Прежде всего садитесь, пожалуйста…
– Такая честь!..
– Мы будем говорить, может быть, довольно долго… я должен расспросить вас кое о чем.
– Вот как? – сказал хозяин с инстинктивной недоверчивостью пикардийского крестьянина. – Расспросить?..
– Да, для блага государства… – заметил Рауль торжественным тоном.
Хозяин поклонился и сказал:
– Для пользы государства я готов служить вам…
– Скажите мне, давно вы живете здесь?