Выбрать главу

Сколько времени продолжался этот сон, я не знаю; могу только сказать, что меня разбудил странный шум: я приподнялся и стал прислушиваться, протирая глаза. Сквозь стекла двух высоких и широких окон полная луна бросала в комнату такой яркий свет, что в первую минуту мне показалось, будто уже рассвело. В то же время шум, разбудивший меня, послышался снова. Это был звук рога, только никогда звук охотничьей трубы не имел такого непонятного могущества, такого неслыханного выражения, такой сверхъестественной звучности. Странные звуки как будто проникали сквозь стену, находившуюся напротив меня. Глаза мои машинально обратились в ту сторону и встретили обои. В эту минуту мне представилось странное зрелище, и я глядел на него с неописуемым изумлением; но – вещь непонятная, которую я, однако, утверждаю – к этому изумлению не примешивался ни малейший испуг. Обои не были уже обоями, но походили на чудные декорации, которыми мы любуемся в театре, или лучше сказать, они превратились в лес. В этом лесу все было шум, движение, суматоха. Собаки подстерегали в кустах, кабаны, волки, лисицы, зайцы, кролики пробегали через аллею в чащу леса. Фазаны перепархивали с ветки на ветку, вороны каркали, сороки кричали, дрозды щебетали. Чудесный олень исчез, и святой Гюберт, лишенный лучей ореола и сделавшийся простым охотником – святой Гюберт не стоял уже на коленах. Стоя на ногах и приложив к губам свой странный рог, он извлекал из него те громкие звуки, которые, как мне казалось, доходили до меня сквозь стену. Я видел, как надувались загорелые щеки трубящего, по мере того как его могучее дыхание вырывалось из крепкой груди. Легкий ветерок развевал его длинную бороду; глаза его сверкали под густыми черными ресницами. Мне показалось, что без этой бороды лицо странного охотника походило бы поразительным образом на лицо отца моего, маркиза Режинальда. Все это так поразило меня, что я не удержался, чтобы не прошептать:

– Не сон ли вижу я?..

Едва я произнес эти слова, как странный охотник опустил свой рог и отвечал мне:

– Ты видишь это наяву!..

Слова охотника не слишком удивили меня, и я смело спросил его:

– Кто вы, позвольте спросить?..

– Я Ролан де ла Транблэ, один из твоих предков; я жил в царствование Карла V.

– А что вы делали, когда жили?

– Охотился.

– А с тех пор как вы умерли?

– Благодаря сыновней любви моих детей, которые захотели почтить мою память, придав черты мои святому Гюберту, я занял место на этих обоях; но раз в год, в годовщину моей смерти, я имею право выходить из них и охотиться, с последнего удара полночи до первого пения петухов…

– И вы пользуетесь этим правом?..

– Как видишь.

– И каждый год вы трубите в рог, как и сейчас?..

– Да…

– Но почему же до сих пор ни я и никто не был разбужен громкими звуками вашего рога?..

– Потому что эти звуки, как ни громки тебе кажутся, поражают слух только тех, кого я хочу разбудить.

– Стало быть, если бы вы захотели, другой человек, находящийся в этой самой комнате, не слыхал бы ничего?

– Именно…

– Почему же вам вздумалось разбудить меня?

– Потому что, если ты желаешь, я возьму тебя с собой.

– На охоту?

– Да.

– В эту ночь?

– Сию минуту.

– Пусть будет так! – вскричал я, спрыгнув с постели и начав одеваться.

Но меня вдруг остановило сомнение. Я обернулся к моему предку и спросил у него:

– Со мной не случится ничего неприятного?

– Насчет этого не беспокойся…

– И вы меня приведете опять сюда?

– При первом пении петухов.

– Вы мне даете ваше слово?

– Слово Ролана де ла Транблэ!

– Вот это хорошо – я иду за вами.

Я поспешно оделся и хотел было взять мое ружье, стоявшее в углу.

– Нет, нет, – сказал мне мой предок, – оставь это ружье и возьми вот что…

И он подал мне такой же лук, какой был у него на плече.

– Я не умею стрелять из лука, – сказал я.

– Возьми, и в какую бы дичь ты ни метил, никогда не промахнешься…

Я взял лук.

– Пойдем же скорее, – сказал мне Ролан. – Последний удар полночи прозвучал давно, а потерянного времени не воротишь…

Произнеся эти слова, он поднес к губам свой рог и затрубил охотничий призыв. Тотчас все собаки с бешенством понеслись по следам невидимого зверя с громким лаем. Мой предок последовал за ними. Я бросился за Роланом де ла Транблэ. Охота началась, и, клянусь вам, ваше высочество, это была охота престранная, Я вам сказал, что провел весь день в лесу и что часа три тому назад лег спать, разбитый усталостью. Эта усталость исчезла как бы по волшебству, и никогда я не чувствовал себя таким сильным и проворным. Можно было подумать, что у меня, как у Меркурия, были к крылья у пяток, потому что я не бежал, а летел, не отставая от собак более чем шагов на десять или на двенадцать, а Богу известно, однако, что собаки неслись очертя голову! Большие деревья, обрамлявшие длинные аллеи, как будто бежали мимо нас, словно нас нес бурный ветер. Иногда собаки бросались в самую непроходимую чащу. Я, не колеблясь, бежал за ними, и густая чаща раскрывалась сама собою, давая мне дорогу. Предок мой ободрял меня жестами, но не говорил, потому что от губ его не отходил рог, неистово звучавший!.. Свора гналась за кабаном. Менее чем через полчаса кабан был затравлен!.. Потом собаки, покрытые пеной и кровью, бросились за оленем. Что вам сказать? Мы затравили более десяти различных животных, и так как охота шла все по прямой линии, то мне казалось, что мы, по всей вероятности, находились на значительном расстоянии от замка Ла Транблэ. Но я имел доверие к слову моего предка, который обещал привести меня назад, и потому не беспокоился ни о чем. Мало-помалу безумный бег замедлился, потом остановился. Собаки замолкли; звуки рога перестали раздаваться. Ролан обернулся ко мне и сказал:

– Дитя, ни слова кому бы то ни было о том, что было в нынешнюю ночь, по крайней мере до тех пор, пока обои с изображением святого Гюберта будут в твоей спальне…

Я хотел у него спросить о причине этого странного запрета, но он не дал мне времени.

– Положи стрелу на лук, – прибавил он, – и приготовься стрелять.

Я не видел перед собой никакой птицы, однако машинально повиновался. Вдруг послышался шелест крыльев, и из куста вылетел великолепный золотистый фазан, в каких-нибудь двадцати шагах от меня. Я пустил стрелу. Фазан упал. Я вскрикнул от радости и побежал поднять свою добычу… Без сомнения, в эту минуту мы находились возле одной из тех ферм, которые расположены у рубежа леса, потому что я услыхал, как запел петух. Вдруг охота, лес, старый охотник, все исчезло. Я очутился в своей постели, и бледные лучи утренней зари показали мне, прямо передо мною, на обоях святого Гюберта, стоящего на коленях перед чудесным оленем.

Продолжительный и звучных смех Филиппа Орлеанского встретил последние слова Рауля.

– Все это привиделось вам во сне, любезный кавалер… – сказал он через несколько секунд, перестав смеяться.

– Я сам сначала думал так же, как и ваше королевское высочество, – возразил Рауль.

– А потом вы разве убедились в обратном?

– Убедился, ваше высочество.

– Каким же образом?

– Я немедленно получил доказательство, что все виденное мною происходило наяву…

– Какое же это доказательство?

– Вот оно, ваше высочество: между моей кроватью и обоями, на полу, лежал предмет, который я не мог различить в первую минуту при слабом утреннем свете; я встал и подошел к нему…

– Что же это было?.. – спросил регент,

– Это был золотистый фазан, пронзенный стрелой.

– Ах! – вскричал Филипп.

– Этот фазан был еще теплым, – продолжал Рауль.

– В самом деле, это странно!

– Как все сверхъестественное, ваше высочество; но мы еще не дошли до конца.

– Тем лучше, вы чрезвычайно меня заинтересовали вашими историями из другого мира… Кстати, что вы сделали с этим фазаном?

– Я спрятал его под свой кафтан, прежде вынув стрелу, взял ружье, пошел в парк, прежде чем слуги, надзиравшие за мною, проснулись, и возвратился с торжеством через два часа, сказав, что я ружейным выстрелом убил эту бесподобную птицу… Фазана ощипали, изжарили, и я съел его за обедом…