Выбрать главу

Устный экзамен состоялся 12 мая, а на следующий день в доме семейства Дардель был устроен большой званый ужин. Гости состояли в основном из родственников старшего поколения, прежде всего со стороны Валленбергов. Преобладание на ужине людей преклонного возраста было обусловлено не только тем, что таковы были требования времени и традиции семьи. У Рауля по линии Валленбергов просто не было родных-сверстников. Его двоюродным братьям Марку и Петеру, сыновьям Маркуса-младшего (Додде), в 1930 году исполнилось соответственно шесть и четыре года. Это означало, что в своем поколении Рауль оказывался первым – после кузенов отца – в очереди за право принять ответственность за семейное дело.

Тетя Амалия и дядя Маркус находились за границей и не могли присутствовать на ужине, но прислали поздравления. Тетя Амалия к тому же подарила Раулю наручные часы, замечательные тем, что они “не только попеременно то ходят, то останавливаются и к тому же своими непрошеными, сеющими панику звонками будят среди ночи, но и показывают правильное время и отлично смотрятся на руке”. За еще одни такие часы Рауль даже готов повторить выпускные экзамены, которые были “почти что приятными”, писал он в благодарственном письме.

Письмо тете заканчивалось фразой: “С наилучшими пожеланиями, будущий капут” – то есть caput familiae, глава семьи. Шутливая формулировка была не лишена серьезности и реальных оснований. Рауль сознавал, что когда-нибудь ему предстоит занять ведущую роль в банковской и предпринимательской деятельности своей семьи. Это явствует и из благодарственного письма, написанного им в тот же день Маркусу-старшему: “Ваша доброта и заинтересованность, дядя Маркус, разумеется, являются для меня важным стимулом приложить максимум усилий в той или тех областях, в которых мне предстоит начать трудиться, и я надеюсь, что никогда не запятнаю семейное имя”.

Рауль и его мать в день экзамена.

Первый свой опыт знакомства с делами Валленбергов Рауль получил уже на следующий день после праздничного ужина. Он начал работать в стокгольмском отделении Enskilda Banken. На это место его устроил дядя Якоб. “Работа приносит мне огромную пользу, – писал он тете Амалии. – Во-первых, потому, что я могу хоть бегло ознакомиться с внешней организацией и различными отраслями банковского дела, а во-вторых, потому, что получаю представление о конторской работе и о том, каким надо быть, чтобы справляться с ней”. Обладал ли он сам такими качествами, оставалось открытым вопросом, этого он и сам еще не знал, однако пока он мог позволить себе шутить над такими вещами: “И банк тоже, по всей видимости, получает большую пользу от моей работы в нем. Уже на четвертый день службы в своих расчетах мне удалось выявить прямую банковскую прибыль на сумму 21 млн крон. Правда, позже оказалось, что указанная прибыль отчасти объясняется парой “незначительных” ошибок в моих калькуляциях”.

Одновременно с выпускными экзаменами Рауля произошли решающие изменения в жизни Густава Валленберга: он вышел на пенсию и вынужден был оставить свой пост шведского посланника в Стамбуле. Однако он решил не уезжать из Турции, где у него были хорошие деловые связи и приобретенное с годами прочное положение. Он также опасался, что, приехав в Швецию, утратит всякое влияние, и его вскоре начнут воспринимать как человека, у которого все в прошлом.

Гренадер лейб-гвардии полка

Проработав месяц в качестве банковского служащего, 16 июня Рауль поступил на военную службу по подготовке командного состава в лейб-гвардию в городе Эребру. В письмах к родным он описывает армейскую жизнь с комической стороны. “Я тружусь с большим рвением и патриотическим самопожертвованием и, защищая родину, ношусь взад-вперед по лесу и поворачиваюсь “напра-во!”, “нале-во!” и т. д. и т. п.”, – отчитывался он примерно месяц спустя тете Амалии. А через три недели тому же адресату он написал:

Инспектировать наш взвод приезжал полковник, ведь полковник – это нечто, по величию и высоте почти превосходящее солдатский ум. Поэтому Вы понимаете, тетя, что его прибытию предшествовали многие мистические церемонии вроде трехчасового полирования обуви и ружей. Полковник явился, взглянул и что-то рявкнул.

На мой вкус, самым захватывающим моментом боев, организованных ради милостивого инспектирования их нашим полковником, был тот, когда он при своем весе килограммов в 100 должен был перебраться через ров шириной в пару метров, через который мы, прочие, переправились как могли, барахтаясь в воде.

Огонь прекратился, весь взвод, затаив дыхание, наблюдал, как полковник шагает по мосточку, который сумел найти наш лейтенант после десяти минут комичных поисков. Между тем наш полк покоряет все новые и новые высоты. На днях нас посетил не кто иной, как сам командир дивизии, генерал Лильехёк. Разница между ним и полковником явствовала из того, что его визиту предшествовал еще более длительный процесс приведения в порядок личных вещей и оружия.

Военная служба в Эребру. Рауль – четвертый слева в верхнем ряду.

К концу срока службы Рауль подхватил желтуху и попал в военный госпиталь. Там он познакомился с Ингемаром Хедениусом, будущим профессором философии в Упсальском университете. “Мы были совершенно откровенны друг с другом, делясь чувствами и представлениями о жизни, – вспоминал Хедениус. – Мы оба принадлежали к высшему классу, но он, казалось, более гордился своей семьей, чем я своей. В то время я придерживался левых настроений, а он нет”. У Рауля была примесь еврейской крови, и он это подчеркивал. “Он говорил о себе как о “Валленберге и на одну восьмую еврее” и, похоже, считал это гарантией жизненного успеха”. В другой связи Хедениус приводит формулировку Рауля в еще более заостренном виде: “Такой человек, как я, Валленберг и одновременно наполовину еврей, непобедим”. Пусть эти сведения неточны (Рауль был евреем на одну шестнадцатую, со стороны матери), но интересно отметить, что в беседах он упоминал о своей еврейской крови.

Рауль и Хедениус, который был старше его на четыре года, мечтали о создании новой крупной ежедневной газеты, которая бы вытеснила все прочие. Рауль должен был стать владельцем, исполнительным директором и главным редактором, а Хедениус отвечал бы за политику и культуру. Если только они сохранят свою дружбу, то тогда им обеспечено “решающе влияние почти на все в нашей стране”. Когда юные пациенты не были заняты мечтанием о переделке мира, они сочиняли песни, по выражению Хедениуса, “к сожалению, более скабрезные, чем по-настоящему веселые”. Рауль писал слова, Хедениус музыку.

Рауль был молод, а его отношение к армейской жизни чересчур веселым, чтобы нравиться начальству. Рольф аф Клинтберг вспоминает:

Он сначала с огромным интересом старался стать идеальным солдатом и сумел заразить этим и других, так что не найти было более живого отделения, чем наше. В прочих отделениях народ с самого начал был настроен по отношению к военной службе небрежно. Однако вскоре оказалось, что лишенные всякого воображения командиры не в состоянии по достоинству оценить проявляемую Раулем заинтересованность, необычную для них. Результат не заставил себя ждать. Рауль стал сопротивляться и львиную долю своей энергии тратить на то, чтобы досадить младшим командирам. Был случай, когда два всем известных скандалиста из части явились в казарму пьяные и поломали там стулья и стол. Рауль, сам в рот не бравший крепких напитков и позволявший себе максимум сходить в ресторан и прилично поесть, немедленно бросился им на выручку и приложил всю свою энергию к тому, чтобы спасти их от наказания. Когда это не удалось, Рауль организовал триумфальное шествие для грешников до гауптвахты, а потом от нее: их донесли на скрещенных руках под возгласы “ура” до места заключения, а после отсидки принялись качать под приветственные крики единодушного собрания. Командование, ровным счетом ничего не понявшее, пришло к выводу, что Рауль сделался коммунистом.