Разве не ясно указано Господом: “Грех великий Творит раб своей алчности, в душе поклоняясь идолам”? Истязавший жестоко святых при жизни,
Мертвыми членами их теперь ты привычно торгуешь.
Но доколе хищная почва поглощать будет кости живших, Сможешь ты продавать и поддельные их останки».
Перед нами — резкое поэтическое обвинение, направленное против византийской власти в Италии. Его автор — гордый римлянин, идеалы которого обращены в прошлое: к эпохе римских императоров. Он презирает византийцев — иноплеменных «пеласгов»[125], презирает их разноязыкое воинство — «чернь, собранную с самых отдаленных краев земли». В руках греков, всегдашних «рабов» римлян, гибнет Вечный город! Конечно, в сознании римлянина, и к тому же искренне верующего христианина (а таков автор стихотворения, уповающий на покровительство Петра и Павла), политическому упадку Рима сопутствуют упадок нравов и «жажда стяжания». Особую горечь у поэта вызывает торговля священными реликвиями. Стихотворение глубоко пессимистично. Автор не видит выхода из трагической ситуации и, что показательно, не воспринимает папство как силу, способную спасти Рим. Напротив, он обыгрывает, исходя из буквального смысла, титул римского папы «servus servorum» («раб рабов»). Стихотворение могло быть написано, когда на папском престоле находился кто-то из верных клевретов Византии и, весьма вероятно, — в один из моментов особого унижения римского патриотизма. Можно принять гипотезу Ф. Грегоровиуса, который приурочивает написание инвективы к событиям 663-664 гг. (поход в Италию императора Константа II и разграбление им города Рима[126]).
Инвектива «Против Рима» — не только стихотворный памятник большой художественной силы, но и важный политический документ. Он концентрированно выражает антивизантийские настроения патриотически настроенных римлян. По поэтическим и идейным достоинствам это — высшее достижение поэзии в Равеннском экзархате на втором этапе ее развития.
Если же оценивать состояние поэзии в Византийской Италии в целом, то придется заключить, что с конца VI в. ее тематический диапазон и художественное качество резко снижаются. Вместе с тем поэзия становится в известной мере утилитарной. Ее основной в это время жанр — эпитафия — позволяет исследователю более систематически использовать стихотворения в качестве источников по конкретной истории. Как литературные памятники они, в большинстве своем, малопримечательны. Впрочем, инвектива «Против Рима», будучи незаурядным источником по истории идеологии, одновременно обладает и бесспорными литературными достоинствами. Она является единственным сохранившимся итало-византийским сочинением такого типа.
***
Юридические произведения, созданные в Северной и Средней Италии, на фоне отмеченной выдающимися достижениями истории ранневизантийского права обычно не привлекают к себе внимания исследователей. В самом деле, их зависимость от имперского законодательного свода Corpus juris civilis столь всеобъемлюща, что возникает вопрос: можно ли вообще воспринимать их как отдельные юридические памятники? Но уже потому, что данный вопрос требует ответа, репертуар юридических текстов, происходящих из Равеннского экзархата, заслуживает характеристики. Опираясь на нее, можно установить, пригодны ли эти тексты для использования в качестве источников по истории Византийской Италии или местная специфика не нашла в них никакого выражения.
Известно, что созданный при Юстиниане I Corpus juris civilis не только фактически явился высшим достижением и итогом развития римского права, но и рассматривался в таком качестве самим законодателем. Во избежание изменений и искажений предписанных им норм была введена государственная монополия как на правотворчество, так и на интерпретацию права. В 530 г. в конституции «Deoauctore...», а затем в 533 г. более подробно в конституции «Tantacircanos...» были строжайшим образом регламентированы права и обязанности юристов, обращающихся к истолкованию законодательства. Обе конституции были опубликованы в связи с подготовкой Дигест, но вводимые ими нормы на деле устанавливали общие правила для интерпретации всех разделов законодательного свода.
Обратимся к конституции «Tantacircanos...»: «Как Мы предполагали с самого начала, когда приказывали с Божьей помощью подготовить сей труд, так же и сейчас находим своевременным установить, чтобы никто из нынешних или будущих знатоков права не осмеливался добавлять к этим законам комментариев, — разве только кто захочет перевести их на греческий язык, в том же порядке и в той же последовательности (как выражаются греки — ката я68а<;), или если кто-то возжелает составить индексы к собраниям титулов и то, что именуют яаратгт^а. Другие же истолкования или, скорее, извращения законов совершать им не позволяем, чтобы их словоблудие, смешавшись с Нашими законами, таковые бы не изуродовало»[127].
125
Ср. у Агнелла из Равенны: «пеласгами» именуются участники карательной экспедиции, направленной в Равенну императором Львом III Исавром: Agnellus. Op. cit. P. 377.
127
Corpus juris civilis / Ed. stereotypa. B., 1884. Vol. II. P. 73: CJ I, 17, 2: Const. «Tanta circa nos...», § 22.