Что касается земель итальянских собственников, в том числе и военных, то свобода, с которой они ими распоряжались (дарили, обменивали, продавали и т.п.), показывает, что право собственности на землю не налагало на них никаких дополнительных обязательств.
Наконец, земельная аренда у Церкви — наиболее распространенный тип земельного держания византийских официалов в Италии — в принципе, не могла привести к возникновению каких-либо обязанностей арендатора по отношению к государству. Она, напротив, ставила съемщиков земли в зависимость от Церкви (в частности, внеэкономическую, вследствие заключения договора — pactus между контрагентами сделки). После прекращения выплаты руги обладание землей стало для этих людей важнейшим экономическим условием службы в войске, т. к. предоставляло для этого материальные возможности. Поскольку среди церковных арендаторов мы встречаем военных различных рангов, вплоть до трибунов и dux’oв, несомненно, что на последнем этапе византийского господства эти люди, связанные поземельными узами не с империей, а с Церковью, имели тем не менее право избирать и избираться на высшие военные посты. В этом заключалось одно из проявлений основной тенденции развития войска в Италии — превращения его из византийского в местное. Служба в нем в данный период фактически налагала на воина обязательства не столько по отношению к центральной власти, сколько по отношению к своему городу, епископии, к папству, наконец, к самому exercitus. Эта смена социально-политической и психологической ориентации воинов ярко проявилась в ходе многочисленных сепаратистских движений.
Итак, юридическая основа формирования войска в Византийской Италии отличалась от фемной. Если в фемах основной, в конечном счете победившей, тенденцией было формирование единой системы стратиотских земельных держаний от государства на условиях несения военной службы, то в Равеннском экзархате подобная тенденция присутствовала как подчиненная и второстепенная. Здесь скорее следует говорить о складывании сложной, несколько аморфной, системы включения в привилегированное войско-сословие собственников и арендаторов самых различных по юридической принадлежности земель. При этом нельзя определенно утверждать, что обладание землей вообще являлось здесь обязательным условием принадлежности к exercitus, хотя на практике подобная статистическая закономерность и проявлялась. Правда, в этой связи необходимо заметить, что если полностью принять тезис Дж. Хэлдона об отсутствии в самой Византии вплоть до X в. юридической связи между военной службой и земельным наделом воина, то положение дел в Равеннском экзархате и в фемах может показаться идентичным. В рамках данной монографии нет возможности специально анализировать с опорой на источники концепцию английского медиевиста. Заметим, однако, что обосновывая ее, Дж. Хэлдон весьма часто ссылается на пример Италии, по сути дела, априорно рассматривая ее в разряде фем[330]. При крайнем дефиците фактического материала собственно византийского происхождения для VII—VIII вв. этот прием ставит под сомнение и полученный исследователем конечный результат. Во всяком случае, до сих пор его точка зрения не является господствующей.
Нет оснований для заключения о наличии зависимости между владением землей и службой в армии в византийской Северной Африке. Вплоть до падения Карфагенского экзархата его военная защита обеспечивалась регулярными войсками, составлявшими гарнизоны многочисленных крепостей и расквартированными вдоль границ владений империи[331]. Каких-либо сведений о роли римского населения в ее организации не сохранилось. Туземное население (берберы) привлекалось к военной службе в составе своих племен и вместе со своими вождями, в сущности, в качестве федератов[332]. Местные землевладельцы не обладали здесь таким влиянием, как в Италии[333]. Вандальское завоевание нанесло мощный удар крупной собственности античного типа, а также земельной собственности куриалов и среднего слоя населения городов[334]. Реставраторская политика Византии в Африке не могла полностью восстановить влияние этих социальных слоев, но в то же время привела к значительному сокращению слоя мелких свободных собственников земли[335]. В конечном счете, в наибольшем выигрыше остались государство и Церковь. В Византийской Африке практически не сохранилось такого слоя земельных собственников, который бы мог и хотел обеспечить эффективную вооруженную защиту страны. Поэтому оборона Карфагенского экзархата строилась на иной основе, в сущности, сохраняла позднеантичную организацию.
333
Удальцова 3. В. Политика византийского правительства в Северной Африке при Юстиниане / / Византийский Временник, VI, 1953. С. 103.