На «лорда» Багдасар ответил вопросительно изогнутой бровью, но кивнул и пошел за нами следом. Пешком пошел.
Подходящее для разговоров время наступило нескоро, потому что нервничающий пернатый уговорами и чуть ли не пинками гнал нас по горам до самой темноты. И только когда солнце уже скрылось за щербатым частоколом снежных вершин, мы остановились наконец возле какой-то пещерки в скале.
Пещерка была так себе, просто небольшая ниша в каменном боку великана, но укрыться от ветра можно. И вода есть неподалеку. Сойдет, тем более, что нервное напряжение, весь день гнавшее ворона все дальше, немного спало. Немного, но не совсем.
Он сидел у разведенного Ромкой костерка, держал в тонких длинных пальцах кружку с горячим питьем и старательно гипнотизировал огонь, вроде как не замечая моих вопросительно-внимательных взглядов.
Странно, но я на него даже не злилась. Может, просто сил на злость не осталось? Последние дни были слишком тяжелыми, и не в физическом смысле, они били по чувствам, сжигали и раскалывали душу, и душа обессилела... может быть.
Осталось какое-то пустое, ненормальное спокойствие и легкое любопытство. И... нет, это не интерес к ворону, как к мужчине, это что-то другое. Что-то в нем меня раньше раздражало, а сейчас исчезло. Или не исчезло, но поменялось? И теперь не раздражает, а тревожит, заставляет всматриваться пристальнее, замечать мелочи, обдумывать детали?
Тут ворон, словно почувствовав, наконец, мой сверлящий взгляд, чуть дернулся, и ворот его рубашки распахнулся.
Я вздрогнула, по спине пробежала холодная дорожка. Машинально найдя взглядом Ромку, я убедилась, что он занят спальными «грелками». Снова посмотрела на ворона. Показалось? Нет. Судя по тому, как он поспешно стянул ворот рубашки и как при этом дрогнул от боли взгляд — а больше он ничем себя не выдал — не показалось.
Зачем я это делаю? Вот уж ни разу не за тем, чтобы просто потрогать красивого, но чужого парня, и не затем, чтобы привлечь его внимание. Какое... нафиг, внимание? Тай... одно имя отзывается гулким эхом невыплаканной боли. А здесь... просто парень. И ему просто больно. А мне просто надо разобраться, что за хрень вокруг творится.
Я молча встала и пересела к нему вплотную.
- Спасибо. За то, что не дал мне упасть. И прости, я не могла сказать это сразу.
Он на удивление легко позволил мне отвести его руку от ворота, и рубашка снова распахнулась, открывая уродливый воспаленный рубец через правую ключицу. Били со спины, захлестнув удар на грудь, почти до соска.
Очень осторожно проведя рядом с этой красной полосой пальцем, я подняла глаза на ворона:
- Это за что? - и тут взгляд зацепился за следующий рубец, рубашка поползла с гладкого загорелого плеча, открывая уже зажившие полосы и еще воспаленные рубцы. Мои пальцы замерли, касаясь его кожи, сама я, кажется, перестала дышать.
- За то, что не дал упасть вам в пропасть, леди, - он все еще смотрел только на огонь, а сам словно заледенел под моей рукой.
- Прости... - мне было почему-то очень... грустно и больно. Не так, как с Тайем, совсем иначе, но... как-то щемяще-грустно от того, что я не могу сказать этому парню ничего, что его по-настоящему согреет.
Рубашка под пальцами, как живая, сползала все дальше. Еще один шрам, еще... еще... и вся спина в белых полосах заживающей боли. Непреодолимое желание тронуть их ладонями, словно мне важно почувствовать: это настоящее, не иллюзия, словно это поможет мне очнуться от шока. За что? Это за что?
Я повторила вопрос вслух, кожей впитывая ощущение узловатых следов страдания на гладкой мускулистой спине.
- За то, что я вмешался в городе... - почти совсем зажившие шрамы на плечах, странные, словно сдвоенные полосы. Плеть с двумя хвостами?
- За то, что я вывел вас из пещеры разбойника... - эти рубцы более свежие и гораздо более глубокие. Через всю спину и идут ниже. Он же оборотень! Что надо делать с оборотнем, чтобы...
Я почувствовала, как сжалось в болезненном спазме горло, а слезы, те самые слезы, которые, казалось, уже все выплакались после того, как мой лис упал в пропасть... снова подступают к глазам.
- Зачем? Почему? Зачем ты так... с собой? - я многое хотела бы спросить, но сквозь сжатое слезами горло прорываются только короткие бестолковые восклицания.
- Зачем так что, леди? - он так и не расслабился, так и сидел как будто заледенелый.
Мужчины... что с вами делать, как вас понять? Вы сами-то себя понимаете?
- Зачем ты помогал нам, если это стоило тебе так... дорого? - что я могу дать ему в ответ? Сомневаюсь, что ворону нужна моя жалость. Но я ведь и не жалею, это не то, не так! Сочувствую всем сердцем, в котором колет и режет от одной мысли, как ему было больно. Просто потому, что он, черт побери, живой! А вовсе не кукольно-образцовый рыцарь в черном плаще! Он живой парень, оборотень, а его вот так, безжалостно, бесчеловечно!