– Ну, – Стойлохряков заулыбался, – с вас, насколько я помню, Игорь Валентинович, двадцать штук.
– Ну-у-у, – протянул народный депутат, – какие ж проблемы? – и отсчитал двадцать тысяч деревянных.
– Да нет, – огромная лапа загребла деньги. – Двадцать тысяч за год.
– Как так? – вытаращил глаза Звонарев. – Мы ж договаривались...
– А мы и договаривались, что по двадцать тысяч за год. Дело давнее, вы, видать, запамятовали.
– Поставьте печать в военном билете, и мы поедем!
– Ну куда же вы поедете, – не соглашался Петр Валерьевич, – надо платить за прохождение сыном службы на домашнем диване.
– У нас дела, у нас бизнес.
– Ну-у тем более, – протянул Стойлохряков, – раз бизнес у народного депутата, а это, если мне не изменяет память, не положено...
– У сына бизнес, – поправился Звонарев.
– Ну тем более, еще двадцать тысяч, и я вот прямо сейчас на ваших глазах ставлю печать, расписываюсь, и вы возвращаетесь обратно в Самару с прекрасными документами.
– Ты, – вскочил со своего места Звонарев, – да ты знаешь, из кого ты деньги тащишь! Да я... Да ты здесь не усидишь, тебя, вон, в лейтенанты разжалуют!
– О-о-го! – пробурчал Стойлохряков. – Нехорошо это, приезжать в гости и хамить в чужом доме.
Дорогой гость вышел из кабинета и стал, спускаясь по штабу, кликать сына:
– Павел! Пашка, поехали!
Но Пашки не было. Он подумал, что сынок стоит курит у машины. Глядь на улицу, а там над автомобилем какой-то здоровый солдат склонился и смотрит через боковое стекло на приборы.
– Эй, отойди от машины! – рявкнул разозленный народный избранник.
Простаков выпрямился и поглядел на хорошо одетого дядьку:
– Да че кричать-то, я ниче не трогаю. Просто смотрю, че внутри, приборы какие. Там, поди, у вас и спидометр есть.
Звонарев нервно закурил и огляделся.
– Ты тут пацана в штатском не видел?
Леха почесал затылок:
– Извините, мне работать надо. – Опираясь на здоровенную лопату, Леха вернулся к тяжелой и монотонной работе.
Не докурив, гражданский вновь влетел в кабинет Стойлохрякова. Подполковник удивленно задрал вверх брови:
– Что-то не так?
– Куда вы дели моего сына?
– Да вы что? – Петр Валерьевич медленно встал. – Да о чем вы говорите? Платите двадцать тысяч за второй год, так сказать, обучения его жизни заочно и можете быть свободны. Я вам все документы выправлю – комар носа не подточит.
– Вы вымогатель! – взвизгнул папаша.
– Ну?! Я бы сказал, что вы в данном случае еще хуже. Сами в свое время родину не защищали и сына своего от этой обязанности откупаете. Вы представляете, если я скажу кому-нибудь, что вы предлагали мне деньги за то, что я, так сказать, отмажу вашего сынка?
– Так вы взяли эти деньги!
– Это кто сказал? – не унимался Петр Валерьевич, продолжая давить на депутата. – Вы вот видели, что я деньги ваши брал?
– Видел! – взвизгнул Звонарев.
– А я не видел, – спокойно ответил Петр Валерьевич. – Еще двадцать тысяч, а потом, может быть, мы начнем поиски вашего запропастившегося мальчика.
– У меня нет с собой сейчас этой суммы.
– Ну? Ха-ха-ха! – Стойлохряков опустился довольный в собственное кресло. – Это ж мелочь – съездить до Самары, взять денег и вернуться. Вот давайте, скажем, через три часа. Вы приезжайте, а я пока тут вашего сынка поищу. Глядишь, папка приедет – и сынок его ждет. Как все здорово!
Раскрасневшийся от злости папан вылетел из штаба, сел в свою «Нексию» и умчался в город.
Резинкин, наблюдая за тем, как машина идет по ледяной корке, прошептал:
– Шипованная. Хорошая обувь, и тачка ничего.
Валетов, сидя в сугробе, наблюдая за без остановки работающим Простаковым, поделился несколько иными соображениями:
– А вот Леха наш, он может вместо машины быть.
Простаков тут же остановился, подошел к мелкому и вынул его из снега, вручил лопату и посоветовал ему немедленно начать пародировать небольшую снегоуборочную машину. Валетов отбрыкался от младшего сержанта и с обидой в голосе произнес так, чтобы это слышали все:
– Че, здоровый, ты немерено поднялся, заставляешь хилых и немощных трудиться. А сам че теперь будешь – сопли стоять жевать? Тебя, смотри, природа какой дурью наградила, и не надо ее просто вот так вот разбазаривать в долгом простое, угнетающем здоровье. Ты все время в движении должен находиться, только тогда ты здоровым и останешься. Вот ты мне скажи, охотиться, наверное, каждый день ходил?
– Ну почти, – согласился Леха.
– Ну так поэтому ты здоровый и вырос, что ты свежим воздухом дышал и постоянно двигался. Так что ты лучше не прекращай работать, а то потом, лет через десять, станешь такой же, как я. Да нет, – тут же поправился Валетов, – через десять лет я тебя просто завалю, потому как ты станешь даже меньше меня в два раза, понял? Будешь как младенец, и кости у тебя будут хрупкие, и пузо вперед, и кожа желтая.
– Да ну тебя, – не поверил Леха, но все же снова вернулся к работе.
Резинкин, слушая всю эту галиматью, лежал, сотрясаясь от смеха.
Звонарев вернулся обратно в Чернодырье с запрошенной комбатом суммой. Отдав деньги, он нетерпеливо постучал пальцем по столу:
– Ну так давайте мне мальчишку моего, террористы.
Комбат, качая головой, положил денежки в стол и снял трубку полевого телефона. Называя позывные, он наконец добрался до старшего лейтенанта Бекетова.
– Ну че, все нормально? – спросил комбат.
– Все нормально, – ответил старший лейтенант.
– Давай его сюда.
– Кого «его»? – не понял Бекетов. – Мы никого не забирали.
Стойлохряков очень постарался не меняться в лице во время разговора.
– Ну, ладно. Давай-давай, – приветливо продолжил он.
Но старший лейтенант то ли играл с ним в злые игры и не хотел стать командиром роты, что вряд ли, то ли же на самом деле случилась некая заминка, и этого Павла Игоревича придется искать, потому как он делся просто-таки из-под носа у разведчиков. А они должны были, между прочим, перехватить его непосредственно в приемной у дверей кабинета комбата. И что же получается? Что взяли пацана и не довели его до Бекетова? Не может быть такого!
Стойлохряков слушал в трубку высказывания старшего лейтенанта о том, что ему никто никаких людей не приводил. Стойлохряков не выдержал:
– Ну ты выделял парней на дело?
– Выделял, – согласился старший лейтенант.
– Ну и где они?
– Вернулись ни с чем – сказали, что никого не было, из кабинета из вашего никто не выходил.
– Да вы что там, вашу мать! – взъерепенился Стойлохряков и бросил телефонную трубку.
Звонарев вскочил на ноги.
– Я вас под суд отдам! Где мой ребенок?
Комбат закурил.
– Спокойно, папаша, не надо плакать. Все сделаем, найдем твою дитятю.
– Вы тут все террористы, преступники, а вам еще оружие доверили!
– Ага, – согласился Петр Валерьевич. – Природа нам доверила член, бабы – грудь, а правительство – автомат. Так и живем. И если какой-либо из этих пунктов по жизни не выполняется, то быт настоящего солдата, находящегося в казармах на постое, становится невыносимым.
– Верните ребенка! – кричал отец.
– Успокойтесь. – Комбат распорядился, чтобы папе налили еще чайку, а сам вышел на крылечко в одной форме.
Несмотря на минус десять и большую влажность, он простоял на крыльце несколько минут, размышляя над сложившейся ситуацией и разглядывая, как химики справляются со снежными завалами. Как говорится, человек любит наблюдать три вещи: как течет река, горит огонь и работают другие. Ни огня, ни реки не было, а вот с работающими солдатиками у Стойлохрякова в батальоне все было в порядке.
Комбат докурил сигаретку, подошел и аккуратно бросил бычок в урну.
– Валетов, ко мне!
Фрол вылез из сугроба и, подтягивая на бегу ватные штаны, подбежал к Стойлохрякову:
– Товарищ подполковник...
– Отставить. Вы тут давно кружитесь?
– После самого завтрака, товарищ полковник. А почему другие роты не работают? Почему все время химики?