Тем временем довольный Валетов нес в снятом противогазе, как в мешке, всю выловленную рыбу:
– Вот посчитайте, товарищ начальник штаба. Мне тут надо уже генерала присвоить. Смотрите, сколько рыбы!
– Да, – улыбался Холодец, – генерала, конечно. Направим представление в Москву, сразу внеочередное звание – с рядового на генерала прыгнешь, будешь мной командовать, – улыбался Холодец.
И тут у Фрола случился очередной позыв.
– Извините... а впрочем, че я тут перед вами извиняюсь? – Валетов ломанулся в кусты. Следом за ним побежал Простаков и Резинкин.
Засери показались из кустов. Холодец не знал, как ему это все переносить, и тут за пацанов вступился взводник.
– Товарищ майор, да они больные, видите, отравление у них. Кишечное.
– Значит, в санчасть, и нечего подпускать нездоровых людей к оборудованию!
Толстопопая Лизочка, разглядывая засранцев, установила, что только за утро все трое не менее пяти раз посещали местные кусты и у них продолжало крутить животы, и похоже, – она поглядела на градусник, ну да, точно – у самого маленького поднялась температура.
– Похоже, отравление, – констатировала она, заставив выпить каждого по лошадиной дозе левомицетина. – Придется вас укладывать в лазарет.
Лежа в лазарете и глядя в чистенький белый потолок, Леха вспоминал как раз о тех самых днях, когда ему самому приходилось его белить. Не думал он тогда, что придется любоваться собственной работой, лежа на койке.
Удриставшийся и наловившийся рыбы Валетов спал мертвецким сном, а его бледная кожа усиливала впечатление от прилагательного «мертвецкий». Резинкин ворочался на койке и стонал.
Леха глядел на убитых поносом товарищей и размышлял над тем, что все-таки судьба благоволит к Валетову. Ведь могли и наказать за порчу бочки, а так, глядишь, все закончилось санчастью. И лейтенант постарался, отмазал.
А в туалет он сегодня уже много раз ходил. Леха надеялся, что прекратится расстройство желудка. И тут он почувствовал очередной позыв.
Возвращаясь с чувством великого избавления от нажитого за время службы, Простаков думал о том, как бы ему подольше задержаться в столь прелестном месте. Пока речь шла только о трех днях, а хотелось бы намного дольше. Ведь как здорово: ходишь по чистеньким коридорчикам в тапочках, спишь на чистенькой постельке, а вокруг тебя кружится отпробованная однажды толстопопая Лиза, с которой можно и продолжить общение, – одним словом, рай, а не служба!
Тащились граждане военные совсем недолго. Примерно к четырем вечера в изолятор пожаловал лично подполковник Стойлохряков. Он не возражал против того, что больные поднялись со своих коек и замерли перед ним в трусах и майках по стойке смирно.
– Ну че, засранцы, – Стойлохряков даже и намека на улыбку не состроил, – стали жертвами собственного желания нажраться раз и навсегда по-тихому, да?
Валетов не поверил:
– А откуда вы знаете, товарищ подполковник?
Комбат подошел к Фролу и по-отцовски обнял его.
– Друг мой, я в армии полтора десятка лет, и чтобы я не знал, с чего солдаты в армии дрищут, да еще весной. Мне доктор не нужен. В общем, так, молодые люди, на то, что у вас плохая бактерия в кишках завелась, мне на это наплевать, а вот то, что вы бочку испортили, – это плохо. Поэтому сейчас вы все одеваетесь и идете в парк снимать емкость с машины. Потом погрузите ее в кузов грузовика и повезете в Киржи. Там ее сдадите капитану Сидорову, он ее спишет, все документы отдаст. Взамен получите новую, привезете ее обратно и поставите на машину. Что-нибудь неясно?
– А кто за старшего? – спросил Простаков.
– Всей операцией будет руководить лейтенант Мудрецкий, который не смог объяснить вам, образованным людям, что, когда воду выкачивают из бочки, люк надо открывать.
Через полтора часа выяснилось, что бочка не стала очень долго мытарить душу солдатам и очень даже быстро снялась с шасси, подцепилась подогнанным краном и опустилась в кузов сто тридцать первого «ЗИЛа».
Мудрецкий лично проконтролировал, как закрепили с помощью тросов здоровую емкость, дабы она не играла по дороге. Места в кабине всем не нашлось, и пришлось самому крупному залезать в кузов. Резинкин подумал и попросил разрешения у лейтенанта ехать вместе с Простаковым на открытом воздухе на фуфайках. Ну а Валетову было в ломы оставаться в кабине, и он предпочел комфорту также прогулки на природе.
От Чернодырья до Киржей всего-навсего час езды, но насколько может быть трудным этот час, когда в животе постоянно проистекает революция. Если в парке можно сбегать до толчка, то куда ты денешься, сидя в кузове?
Первым свело живот у Резинкина. Витек кусал губы, а двое других посмеивались над страдальцем.
– Стучи по крыше, – советовал Фрол. – Остановят, сбегаешь в кустики.
– Смешно, да? – отбрыкивался Резинкин. – Гляди сейчас, какой я вам фокус покажу.
Витек встал, залез на бочку, открыл люк и уселся аккуратно на дыру, не забыв вцепиться руками в края отверстия. Сделав дело, он довольный слез обратно и плюхнулся на фуфайку.
– Учитесь, сыны! – рассмеялся он.
Но никто, кроме него, почему-то не улыбался. Валетов держался за живот.
– Стучи по крыше. – Резинкин не скрывал собственного кайфа по поводу происходящего, ведь теперь у него все в порядке. Случись еще раз такая надобность, он снова на бочку залезет. А вот этим двоим, похоже, слабо.
Валетов поднялся и подошел к бочке. Машину тряхнуло, и он схватился за нее.
– Осторожнее, осторожнее, – напутствовал его Резина, закуривая. – Мы все во внимании, да, Леха?
Но Леха сидел грустный и думал, наверное, о том, что творилось сейчас у него в районе пупка.
Фрол забрался на бочку, посмотрел в отверстие, засунул туда голову и тут же появился снова.
– Фу-у-у-у! – выкрикнул он, глотая свежий воздух, бьющий в лицо.
Но делать было нечего, надо как-то устраиваться и опорожнять кишки. Прикинув, он взял и полностью спустился в бочку.
– Смотри не подорвись, – выкрикнул Резина, – а то, похоже, я туда весь обед отправил.
Спустя две минуты счастливый Валетов выбрался наружу. Витек повел носом:
– Смотри, вроде даже не обделался.
– Да вам хорошо, – страдал Леха.
Фрол с Витьком хором крикнули ему, чтобы он стучал по кабине.
– Да че я, хуже вас, что ли? – Здоровый поднялся и пошел к бочке. Одним махом он оседлал емкость и прицелился в дыру. Хотя процесс снятия штанов проходил в несколько напряженной форме, все же ему удалось сконцентрироваться и усесться в позе: попа над пропастью, а ноги по направлению движения.
Разглядывая сидящих внизу сослуживцев, Леха закричал:
– Ну че вы смотрите, могли бы и отвернуться!
Резинкин возразил:
– Ты сам должен был спиной к нам садиться, как я, и тогда никто не смущал бы тебя.
– Или же, как я, прям в бочку залезть.
– Смеешься, да? У меня в эту бочку только полжопы пролезет, – не выдержал Леха издевательств и в этот момент двинул первую очередь.
«ЗИЛ» проезжал мимо КП ГИБДД, и мент, увидев наверху бочки человека, немедленно поднял жезл.
За рулем сто тридцать первого сидел приглашенный для поездки Петрушевский, так как самого Резинкина с больным животом сажать за руль было рискованно.
Мудрецкий приказал остановиться, хотя мог бы спокойно ехать мимо, и ничего ему не будет. Не обязаны военные подчиняться каким-то там «мулиционерам». Но сержант патрульной службы так рьяно сигнализировал Мудрецкому, что тот приказал водителю остановиться. Ступив на подножку, он поглядел в том направлении, в каком указывал автоинспектор.
Простаков сидел на бочке с бледным видом и разводил руки в стороны.
– Ты че, охренел?! – выкрикнул Мудрецкий.
– Товарищ лейтенант, – оправдывался здоровый, – я тут это... по нужде.
Сержант подошел к Мудрецкому:
– Инспектор Тепличный. Что это у вас там солдат делает?
– Сейчас выясним, – успокоил его взводный. – Ты че, мать твою, на меня пялишься?! Ну-ка слезай давай оттуда!