— Да так, — только и смог выдавить он.
— В конце концов, то, что Бакрадзе там частенько бывает, еще ни о чем не говорит…
— Ну да, — пробормотал Кареев.
Ему было откровенно не по себе, испуг разгорался нешуточный. Он находился в здравом уме, в ясном сознании, прекрасно ориентировался в окружающем, даже сердце не кололо, но словно бы начисто лишился способности произносить длинные слова и сложные фразы — пренеприятнейшее чувство. И радужное кольцо перед глазами…
— Нидерхольма ведут старательно, — продолжал Рахманин. И покосился цепко: — Сергей Михайлович… вы себя нормально чувствуете?
Кареев ощутил дикую, прямо-таки звериную радость: радужно кольцо помаленьку таяло, и боль в висках отпускала…
— Все нормально, — сказал он медленно, взвешивая каждое слово, как будто учился говорить заново. — Умотался немного, и духота там дикая стояла, кондиционер накрылся… Поехали.
Отпустило, кажется…
С последней «газелью» пришлось провозиться — ну кто бы мог подумать, что ящики с виноградом, оказывается, такие тяжеленные? До сих пор с фруктами они сталкивались исключительно на тарелке, а вот разгружать их весь божий день не приходилось отроду. Хорошо еще, это последняя на сегодня машина.
Перехватив бдительный взгляд толстопузого Гурама — этакого здешнего капо — Кеша пожал плечами и развел руками: дескать, и рады бы горы свернуть, да фронта работ не видно… Гурам, органически не переваривавший, когда базарная бичева слонялась без дела, тем не менее прекрасно видел, что фронта работ и точно более нема. Для порядка состроил суровую физиономию, погрозил толстым пальцем и удалился в сторону мясных павильонов. Кеша направился под навес, где Антон уже разложил на газетке немудрящий харч, согласно их нынешнему общественному положению, примостил баллон пива — безалкогольного, конечно, но на вкус и на запах никто не отличил бы.
Базар пустел, из центрального здания лениво брели последние покупатели, многочисленные павильончики, ларьки и прицепы, расположенные по периметру, понемногу закрывались. Там и сям в закоулках устраивался рыночный пролетариат наподобие того, какой они из себя второй день изображали. С целью перекусить, но в основном незамедлительно выпить после пахоты от рассвета и до заката.
— Скука, — сказал Антон.
— Зато не шлепнули нас до сих пор, — сказал Кеша. — Разоблачивши-то…
— Да кому нас разоблачать… Нормально внедрились. Я, конечно, голову могу прозакладывать, что этот экземпляр, который нас сюда привел и рекомендовал — связь местных оперов…
«Уж это непременно», — подумал Кеша.
Крупный рынок вроде этого без освещения оставлять никак нельзя: куча приезжих из доброй полудюжины нынешних суверенных республик, а следовательно, на заднем плане непременно маячат потаенные ручейки чего-то недозволенного законом, от наркоты до оружия. Незаконные мигранты, вполне реальная агентура сопредельных держав, и тому подобные прелести теневой стороны жизни, тут и к бабке не ходи. Полистали кое-какие сводки, знаем…
Не похоже было, чтобы они вызывали у кого-то подозрения — обычная парочка бомжиков, нечесаных и заросших, но не пропивших еще последние мозги. Таких нынче множество, а рабочие руки всегда нужны, особенно если местный заслуженный бич за обоих поручился. Прижились, в общем.
— Если что, то только там…
— Думаешь?
— А больше негде. Самое подходящее место.
Оба в сторону объекта, о котором шла речь, не смотрели вовсе — незачем столь явно проявлять интерес. Самый большой на этом базаре склад, здоровенный ангар из рифленого железа, где хранятся в основном фрукты. Вот только, по данным местных оперов, за последнюю неделю тут что ни день объявлялся Бакрадзе, ненадолго заходил внутрь в сопровождении Гурама. Они собственными глазами видели эти исторические визиты и вчера, и сегодя — а меж тем, если прикинуть вдумчиво, для этих самых визитов совершенно нет веских оснований. В советские времена смотрелось бы убедительно: заглядывает товарищ к землякам затариться дефицитом, обычное дело. Но сейчас-то никакого упрятанного в подсобках дефицита не имеется. Как приходит наш журналюга с пустыми руками, так и уходит. Заглянет на пару минут — и слиняет. Такое впечатление, инспектирует.
Правда, это вовсе не означало, что в дальнем уголке склада, где им еще не удалось побывать, и таится искомое. Может обнаружиться масса безобидных причин, вовсе не связанных с нарушением законов, как малых, так и крупных. Ну, скажем, не рассчитывая прокормиться одним борзым пером, Бакрадзе еще и фрухту сюда с родины перегоняет — и регулярно забирает у Гурама свою долю выручки. Можно подобрать с полдюжины столь же скучных, насквозь бытовых мотивов.
Но, с другой стороны, именно здесь идеальное место, чтобы искомое прятать. За день через базар проходит неисчислимое множество ящиков, коробок и прочей плотно закрытой тары, что ни день — коловращение машин и людей; наладить регулярное, всеохватывающее наблюдение за этим мельканием попросту нереально. Торговцы к тому же составляют тесный, замкнутый мирок, куда ни плюнь — национальные землячества, туда чужой может попасть только в роли бесправного грузчика вроде них. Круговая порука, закрытая система. Умный человек, как известно, лист прячет в лесу. Здесь, пожалуй, надежнее, чем на съемной или тщательно устроенной явочной квартире, подверженной всевозможным случайностям…
— Идут, — сказал Антон негромко.
Кеша повернулся в ту сторону и тоже увидел двигавшуюся прямо к ним парочку. Климентьев в общем бомжом не выглядел, но и на респектабельного мена не походил ничуточки. Грязноватые джинсы, несвежая футболка, небрит, взлохмачен, алкогольный запашок наличествует, да и движения чуточку пьяноватые — крепенько пьющий обитатель одной из окрестных «хрущевок», ханыга без особенных запросов и потребностей, тут таких навалом.
Людочка (кинолог из местного управления) своему спутнику соответствовала вполне: вульгарнейшего облика девица, одетая в дешевые китайские тряпки, тоже классическая шалава из местных, таких окрест пруд пруди. Тоже поддатая, конечно, издали видно.
Один Тимурчик, черно-серый спаниель, выглядел, можно сказать, респектабельно: самый обычный песик, бодро трюхающий на поводке метрах в двух впереди хозяйки. Вид у него был самый безмятежный, он не кидался в стороны, не выглядел озабоченным — ну конечно, там, где он сейчас шел, не имелось и следа той поганой субстанции, которую Тимурчик был обучен находить мастерски.
— Ну, явился! — рявкнул Антон. — За смертью тебя посылать!
Ответив ласковой матерной фразой — ничего личного, мы матом не ругаемся, мы на нем разговариваем! — Климентьев извлек из пластикового пакета литровую бутыль водяры, гордо продемонстрировал, чуть пошатываясь и громко объясняя, что он настоящий мужик и друзей не кидает, за чем послали, то и принес. Людочка глупо хихикала и визгливо вставляла реплики, сводившиеся в основном к тому, что она девушка порядочная и другу Лехе готова дать всегда, хоть прямо здесь, а вот остальным ничего не светит, пусть не надеются, она им не бичовка вокзальная.
Короче, как ни приглядывайся, как ни прислушивайся, обычная картинка здешнего быта, к базарным работягам сплошь и рядом подваливают друзья-подружки, владельцы на это сквозь пальцы смотрят, лишь бы не сперли ничего и не подпалили по пьяни.
В кармане у Антона тихо пискнул мобильник — дешевенький, простенький, какой же еще подобному субъекту полагается? На него свалилась совершенно нейтральная эсэмэска, гласившая: «Васька третий день не появляется».
Антон ответил вовсе уж примитивно — выведенным из «Черновиков» кратким сообщением с одной-единственной буквой «О». Все шло по плану: вокруг базара на случай определенного поворота событий уже сомкнулось кольцо групп обеспечения, и ни одна из них внимания к себе не привлекала, даже те, что торчали на самом виду — поскольку даже самый зоркий глаз хрен опознает группу обеспечения…