Свободный дерзновенный дух природы, не поддающийся силе человеческого воздействия, исходил от всего: от неба, от земли, от облаков, от холмов, и я чувствовал, как он властно овладевает мною.
«Да! Так где же эта страна истинного счастья?» Я встал и, погруженный в мысли, принялся расхаживать большими шагами. Точно так, как вчера утром на холме, возле дома.
Разве не в истинной свободе истинное счастье? Разве не впервые люди, обладающие уже каким-то душевным складом, приобрели свободу, живя среди полей и садов? Развился труд. Появилась материальная независимость: одежда, еда. Появилась любовь к чтению, и наша душа нашла утешение. Природа предоставила человеку пастбище для его души и тела. Всё это нам даровано небом. А мы отказываемся от этого дара, обрекая себя на бессмысленные страдания, и из честолюбивых устремлений бросаемся в город. И всё это «ради дела», «из чувства долга», «на благо страны и народа», «для человечества». Но так ли это? Может быть, это самообман? Может быть, мы порабощаем себя этими красивыми фразами?
Да разве сам я не чувствую на себе оков? Разве по душе мне городская жизнь? Конечно, нет. Там ты если не раб тщеславия, то дитя роскоши и развлечений. Там проводят жизнь в погоне за призрачным золотым тельцом, который маячит перед глазами и манит за собой. Разве есть у них свободная минута, чтобы немного успокоиться, оглядеться вокруг и насладиться жизнью? Каждый преследует свою цель, и все бегут наперегонки что есть мочи.
Ревнуют, завидуют, насмехаются, проклинают. Осмотритесь! Это ли не безумная игра слепых чувств?
«О как глупо!» — я невольно остановился. И вдруг вспомнил Айко: «Если, к несчастью, Айко не станет моей женой, ну и что же! Любовь, слава — всё это пустое. Просто смешно. Ничем нельзя порабощать своего сердца. Только свободная, непосредственная, устойчивая и независимая жизнь! Только! Я бы хотел жить, как лев в пустыне. Дикарь? А что, если и дикарь? Мне нравится жизнь дикаря. Кроме долга, у человека есть право на свободную, независимую жизнь, на мирное, удовлетворённое существование. Долг совсем не в том, чтобы, обманывая себя, слепо делать какую-нибудь мораль символом веры».
Я невольно улыбнулся своим мыслям.
«Истинное счастье здесь, в этой вот долине!»
«Истинная жизнь среди лесов!» Придя к такому заключению, я спустился с холма. Но я всё же не принял решения не возвращаться в Токио. Я по-прежнему останусь в городе, буду работать, сколько хочется, оберегая свою свободу, а надоест — отряхну городской прах со своих ног и поеду в деревню дышать свежим воздухом.
А бог судьбы мне нашёптывал: «Но хорошо, если всё кончится благополучно».
XI
Вернувшись домой, я увидел письмо от моего родича Кавамура, который приглашал погостить у него денька два-три. Кавамура жил в деревне Сонэмура, у подножия горы Мияма, в полутора ри от моего дома. Тётка помогла мне собраться, и скоро я был уже в пути.
Какой там приём можно ожидать в деревенском доме… Зато хозяин был моим старым учителем. Он по-прежнему служил директором начальной школы. Теперь я мог говорить и делать, что захочется. В общем, два дня прошли довольно интересно. Я ни о чём не думал, жил как беспечное дитя. Мы со стариком ходили к пруду ловить карпов. И в этот же вечер ужинали пойманными карпами и специально выловленными для нас в Мидзуба окунями. Из окон гостиной открывался прекрасный вид на окрестные поля и леса. Мы сидели втроём, старики супруги и я, и с наслаждением попивали местное вино. Когда все немного захмелели, хозяйка, глядя на меня, засмеялась и сказала:
— А тебе уже пора.
— Что пора?
— Жениться.
— Вы думаете?
— Конечно. Ведь в Токио красавиц много, выбор есть.
— Нет, уж если брать себе невесту, только отсюда.
— Ну, если у тебя есть наречённая, то конечно.
— Да нет…
— Значит, понравилась какая-нибудь?
— Выходит, что так, — ответил я. Она переглянулась со своим стариком, молча слушавшим нас, и засмеялась.
А старый учитель, наверное, думал: «Да, этого ребёнка уже не поставишь в угол».
— Кто же эта счастливица?
— А разве их мало? — На этот раз засмеялся я.
— Но среди них та, которая успешно выдержала испытания, — самая счастливая, — вставил наконец своё слово старик.
— Выйдет замуж за Минэо и будет жить в Токио, — это мечта всех женщин.
— А я вот подумываю, не пора ли самому перебраться в деревню?
— Ну, глупости. В деревне все только и думают, как бы уехать в Токио. Разве мыслимо, чтобы такие способные люди, как ты, по собственной воле уезжали из Токио и кисли взаперти здесь, в деревне? Да тебе и мать никогда не позволит. Ты уж оставь эти пустые разговоры, — старый учитель прочёл мне наставление так же серьёзно, тем же тоном, как пятнадцать лет назад.
— Вы думаете? — ответил я спокойно.
Он, вероятно, решил, что я это просто сболтнул, и не стал больше меня уговаривать. У нас пошла приятная, непринуждённая беседа. У всех троих настроение было превосходное. Утомившись после рыбной ловли, я быстро уснул.
На следующий день с утра, пока не наступила жара, я отправился домой.
XII
Во время обеда из Марифу от Огава прибыл посыльный. Он сообщил, что гость из Кореи уехал вчера вечером и они ждут меня к себе. Но, судя по словам посыльного, он ещё дня три-четыре пробудет у них, после того как вернётся из Осака. Посыльного звали Горо. Когда-то Огава из жалости взяли его к себе бедным сиротой, заботились о нём, а когда он подрос, стали использовать для всяких мелких поручений. Теперь он частенько плавал вместе с хозяином. Он был на два или три года моложе меня, но выглядел старше своих лет. Я и раньше хорошо знал его.
Сказав посыльному, что приеду к вечеру, я отправил его назад.
Но на сердце почему-то было неспокойно. Конечно, Огава, как всегда, обрадуются моему приходу. С сёстрами мы были совсем как родные. Они даже называли меня братом. Но я отсутствовал четыре года. Старшей из них, Цуюко, было восемнадцать, а теперь двадцать два. Почти девочке, Айко было тогда пятнадцать, а теперь ей девятнадцать. Самый цветущий возраст. Да и две младшие сестры так, наверное, изменились, что их не узнать. Раньше они, называя меня братом, ластились ко мне. А как теперь встретят? Уж наверное не назовут братом. Ведь за это время, конечно, изменились их чувства и их взгляды. Да и у братца появились совсем другие намерения. Как они встретят меня? Не зря у меня на душе беспокойно.
Взяв с собой двоюродного брата Коити, я отправился к ним.
XIII
К Огава я прибыл, когда уже зажигали огни. Меня тут же проводили в боковую комнату. Из-под навеса свешивались фонари. Чашки с подносом уже стояли на столе. Хозяин ждал меня.
Всё теперь было иначе. Если раньше меня принимали как приехавшего на побывку домой озорного подростка, только немного повзрослевшего, то теперь они встречали редкого гостя из Токио. Никогда раньше они не приветствовали меня так церемонно. Весёлый и великодушный хозяин чинно раскланялся со мной, с серьёзным видом произнёс несколько официальных приветствий и по всем правилам выполнил церемонию приёма гостя, начиная со слов о погоде.
Затем по порядку появились пять представительниц прекрасного пола: хозяйка, которую я всегда звал тётушкой, Цуюко, Айко, Токико и Умэко. Все они были очень серьёзными, церемонно раскланялись и стояли молча. Какой уж там брат! Среди них и Айко вела себя сдержанно. Цуюко, которая была здесь на положении второй мамаши, посадила рядом с собой младшую, Умэко, и повернулась к нам с бесстрастным видом. Между мной и хозяином завязался скучнейший разговор о торговле с Кореей. Мои безразличные ответы вся компания выслушивала с благоговением. Даже Коити, всегда такой озорной, при виде оказанного мне почтения оробел и смирно сидел возле меня, скромно поджав ноги.