Как только я прочёл эти строки, во мне зародилось одно страшное подозрение. А ведь вполне возможно, что Горо обманул меня.
— Тётя, когда вы получили это письмо?
— На следующий день после твоего отъезда. Рано утром его принёс посыльный и попросил передать, как только ты вернёшься.
Я тут же отправился к Огава.
Хозяин рассказал мне то же, что и тётка. И он не знал истины. Но я чувствовал, что во всём этом деле кроется какая-то глубокая тайна, хотя сам не знал, в чём она заключается.
Душа моя блуждала в сомнениях.
Я попросил Цуюко разрешить мне сопровождать её на могилу Айко. Цуюко поняла меня и сразу согласилась. Мы пошли вместе.
Фамильное кладбище Огава находилось на невысоком холме. Перед холмом протекала река Сунагава. Через неё был построен каменный мост. Мы перешли мост и ступили на тропинку, протоптанную в тростниковых зарослях, скрывавших человека с головой. Взобравшись по крутому склону, вышли к кладбищу. С его восточной стороны открывался вид на окрестности.
За всю дорогу мы с Цуюко не обмолвились ни словом. Цуюко подошла к свежей могиле, на которой стояла пока только дощечка с надписью, и поклонилась. Затем предложила посидеть.
— Садитесь сюда, Минэо-сан, — сказала она, смахивая с корня сосны могильную пыль.
— Как же всё это получилось? — спросил я. — Я до сих пор не могу опомниться.
— Вы получили её письмо?
— Да.
— Я и сама не могла вообразить, что такое может случиться. В тот день, когда вы так поспешно уехали от нас, после обеда от тётушки Кондо пришло сообщение, что вы отправились в Ямагути. Сестра, услыхав об этом, сразу поднялась к себе и уже больше не спускалась. Я забеспокоилась и сама пошла к ней. Она сидела и плакала.
— Плакала! — воскликнул я невольно.
Глаза Цуюко были полны слёз.
— Тогда она и рассказала, как ужасно грубо Горо вёл себя с вами на берегу Канадэ.
— А я в тот же вечер ещё раз видел Горо и, кажется, выяснил причину его нахального поведения.
— Сестра так и думала. Она плакала от обиды, догадываясь, что Горо наговорил вам каких-нибудь небылиц.
— Какие были отношения между нею и Горо? — спросил я напрямик.
— И вы могли так подумать? — заплаканные глаза Цуюко расширились от удивления. Она взглянула мне в лицо.
— Но Горо говорил такие странные вещи…
— Бедная сестра… — У Цуюко дрожали губы, по щекам её текли слёзы. — Когда вы приезжали в последний раз, ей было всего пятнадцать лет. Но не проходило и дня с тех пор, чтобы она не вспоминала вас, тоскуя. И летом позапрошлого года, и летом прошлого года… Она так ждала вас. Мне это хорошо было известно, да она и не скрывала от меня. Она всегда была откровенна со мной. Когда мы время от времени получали от вас письма, Айко радовалась больше всех. Бывало, перечитывала по нескольку раз, а потом бережно хранила их у себя в комоде. Но появился этот Горо.
Она на минуту замолчала. Я закусил губу.
— С конца прошлого года он начал назойливо преследовать её. Это доставляло сестре много огорчений. Но вы ведь знаете её характер, она не решалась пожаловаться родителям и открылась только мне. Мы как-то с ней посоветовались и решили обо всём рассказать отцу с матерью, чтобы они его в конце концов выгнали.
Но этот Горо, он хоть и кажется дурачком, а очень упрямый человек. Мы побоялись, что он будет мстить. Да и сам он сестре угрожал, говорил, что если она согласится выйти за кого-нибудь замуж, он всё равно помешает ей. Короче говоря, мы решили его не трогать. И сестра, как только встречала его, всегда убегала.
— Вот оно что! — Я начинал понимать. И мне стало мучительно стыдно.
— Вам теперь кое-что ясно. Сестра была словно зачарована. Я очень жалела её. А этой весной отец ездил в Корею и там обещал её в жёны крупному коммерсанту Хиноя. Но нам до последнего времени ничего не было известно. И вдруг недавно появился сам господин Хиноя со своим приказчиком. Только тогда отец рассказал нам с сестрой о своём обещании. Она выслушала молча. Я в тот же вечер спросила у сестры, что она намерена делать. И она ответила: «Раз отец обещал, и раз Хиноя сам приехал, так тому и быть». — «А как же Минэо-сан?» Но она попросила: «Сестра, я умоляю тебя не говорить мне больше об этом. Я уже примирилась. Сколько я думала о нём, и никакого толку. Я так же глупо страдаю о нём, как Горо обо мне. И чем всё время остерегаться Горо, уж лучше вот так выйти замуж и умереть поскорее».
Я заплакала. Она сдерживалась. Только была очень бледной. Потом вынула из комода ваши письма и, отдавая их мне, сказала: «Сестра, спрячь их у себя», — а потом добавила: «Как ты думаешь, есть ли кто-нибудь на свете несчастнее меня?» И тут она не выдержала, упала ничком и разрыдалась.
Больше я не мог слушать. Как я ни старался скрыть слёзы, мне это не удалось.
— Теперь мне всё понятно. Я глубоко ошибся. Горо обманул меня. Он нарочно убил Айко.
— Да, это так. Он убил её. И об этом никто не знает. Все думают, что они упали случайно.
Она горько плакала. Я спросил у неё:
— О-Цую-сан, а Айко знала, что у меня на душе?
— Она впервые узнала во время этого вашего приезда. Поэтому я, пока ещё не кончились свадебные приготовления, поговорила с отцом, чтобы как-нибудь разладить эту свадьбу. Отец, к сожалению, не мог решиться и ушёл, ничего не сказав. Я ей всё — так и рассказала.
Айко оказалась жертвой. Дальше я не мог слушать. Я сказал Цуюко, что зайду к ним завтра, и расстался с нею тут же на могиле.
Лето было на исходе. Приближалась осень. Мне и без того было грустно, а тут ещё кругом царила осенняя печаль. Лето прощалось с землёй. На сердце у меня были тоска, раскаяние и отчаяние. Я одиноко брёл по пустынной дороге, а неприветливое солнце ещё касалось земли своими косыми лучами. И всё, что попадалось мне на глаза — и холмы, и лес, и поля, и реки, — всё, что раньше так приветливо, с такой любовью встречало, утешало, улыбалось мне, теперь обдало меня прохладой.
XIX
На следующий день я зашёл к Огава. Горе совсем подкосило его. Несчастный старый моряк, куда делась его бодрость!
— Я думаю послезавтра отправиться в Токио. И больше сюда не вернусь.
— Что ж так быстро? Погулял бы ещё немного…
Бедный старик, он ни о чём не догадывался. Но, может быть, это к лучшему…
В этот же вечер я вернулся к себе, но заснуть не мог, хотя недосыпал много ночей. Не слушая уговоров тётки, я отправился бродить по окрестностям; чтобы как-то рассеять тоску, нужно было плакать или петь, а у меня только холодные, бессильные слёзы текли по щекам.
Самостоятельная жизнь, независимость, свобода! В этом мире у человека нет дарственной на такие вещи.
— Борьба! Да, в борьбе призвание человека. От борьбы, от самого человека зависит его судьба. Иди вперёд! Навстречу завтрашнему дню!
1901
ПЕЧАЛИ ДЕТСТВА
Если в детстве поэтичны радости, то не менее поэтичны и печали. Если мы воспеваем веселье, ликующее в сердце природы, то можем воспеть и грусть, затаённую в его глубине.
Вот я и решил рассказать вам одну печальную историю моего детства, — начал один мой знакомый.
С восьми до пятнадцати лет я воспитывался в доме моего дяди, а родители все эти годы жили в Токио.
Дядя имел богатый дом и большую усадьбу с лесом и полями, в доме его всегда было несколько человек прислуги.