Правда, в его характере были такие врождённые качества, как прямота, простота, твёрдость души и бесстрашие сердца. Попади он в другие обстоятельства, стал бы каким-нибудь авантюристом, а дальше, может быть, и аферистом. Ведь не зря его отец из-за тёмных делишек разорился в пух и прах. А старшего брата погубила страсть к авантюрам. И вот получается: благодаря этой «Самопомощи» в характере Сёсаку выработались такие черты, как стойкость и целеустремлённость.
Надо сказать, что его отец не был заурядным человеком. Бывший самурай, он даже прославился во время боёв за реставрацию[47]. И внешность у него была внушительная: огромный, крепкого телосложения, взгляд суровый и гордый. И в душе он был настоящим самураем, твёрдым, как кремень. Если бы он пошёл дальше по военной линии, кто знает, может быть, и был бы теперь каким-нибудь крупным военачальником. Но он сразу же после боёв вернулся домой и под вывеской «земледелия» принялся обделывать свои делишки. Затем сменил вывеску на популярную в то время «индустрию» и в результате потерпел крах.
Раньше усадьба Кацура была расположена в самом городе, но, разорившись, они переехали к подножию горы Комацуяма и отстроились там заново. Помню, ещё отец и другие уговаривали его не разрушать свой красивый особняк и уступить его людям, а на вырученные деньги выстроить новый. Но он не захотел. Уже по этому поступку можно было судить о характере отца Кацура Сёсаку. После того как они переехали, он начал крестьянствовать. Я сам не раз видел его в поле за работой.
Как раз тогда, когда я застал Сёсаку за чтением «Самопомощи», дела семьи находились далеко не в блестящем состоянии. Но его отец продолжал пускаться во всякие авантюры. По крайней мере, Сёсаку однажды не без гордости сообщил мне, что они получили письмо от некоего Танака Цурукити. Дело в том, что отцу очень понравилась идея Танака Цурукити о заселении Бонинских островов, и он в знак уважения послал ему письмо. Танака же в ответе выразил ему свою благодарность. Это один случай.
В другой раз Сёсаку пообещал мне, что скоро будет угощать меня хамагури[48]. Я спросил, с чего это он раздобрился, и он ответил: «Отец собирается их разводить и уже достал личинки и опустил в воду у самого берега. Так что хамагури будет вдоволь».
О делах семьи можно было судить по поведению её членов.
Старший брат Сёсаку, унаследовав от отца страсть ко всякого рода авантюрам, в шестнадцать лет убежал из дому. От него не было никаких вестей, и никто не знал, где он находится. Одни говорили, что он уехал на Гавайи, другие — в Южную Америку, но никто не знал точно.
Окончив начальную, я поступил в среднюю школу нашей префектуры и должен был уехать из деревни. А Сёсаку по семейным обстоятельствам пришлось прервать учёбу. По протекции одного знакомого он устроился работать в банк, с жалованьем в несколько иен. Банк находился в двух ри от деревни, и ему каждый день утром и вечером приходилось проходить это расстояние.
Наступили зимние каникулы, и я приехал домой. Недалеко от деревни, у подножия небольшого холма я сошёл с коляски и, оставив вещи рикше, с одной лишь тросточкой в руках начал подниматься по склону. И вдруг в нескольких шагах впереди я увидел одиноко бредущего юношу. На нём было поношенное пальто, в руках старенький портфель. Судя по всему, это был Кацура Сёсаку. Я окликнул:
— Эй, Кацура!
Когда он обернулся и громко рассмеялся, я уж не сомневался, что это Сёсаку. Он подождал меня.
— На каникулы пожаловал?
— А ты всё ходишь в свой банк?
— Да, хожу. Но если б ты знал, какая это скучища!
— Почему же так? — удивился я.
— Да трудно сказать почему. Только ты бы там и трёх дней не выдержал. Во-первых, эта работа в банке совсем не то, чего я хотел.
Мы, болтая, шли рядом, пропустив рикшу вперёд.
— А чего бы тебе хотелось?
— О, моя мечта — техника, — сказал он, улыбнувшись, — я вот хожу здесь каждый день и всё думаю. По-моему, быть изобретателем — не такое уж трудное дело.
Его героями были Уатт, Стефенсон, Эдисон. А «Самопомощь» Смайльса была его библией.
Я шёл молча и слушал. Он продолжал:
— Хочу этой весной поехать в Токио.
— В Токио? — переспросил я удивлённо.
— Да. На дорогу я уже скопил. Но нужно ещё месяца хотя бы на три, чтобы там прожить. Отец мне разрешил откладывать свою получку до марта. В апреле я уже думаю отправиться.
Таковы были планы Кацура Сёсаку. В них, конечно, много было ещё юношеской фантазии, но он с детства был таким: если что задумал, то во что бы то ни стало добьётся своего.
Возможно, здесь сыграла свою роль книга, но мне кажется, что характер свой он унаследовал от деда. Я не буду подробно описывать, каким необыкновенным человеком был его дед, расскажу только один случай. Он задумал переписать триста томов подлинника Тайкоки. У него на это ушло десять лет, но он блестяще закончил работу. Я сам видел этот плод многолетнего труда в доме Кацура и был поражён его величиной. Сёсаку наверняка передалась кровь деда. По крайней мере, дед, конечно, оказал на него влияние.
Разговорившись, мы добрались домой только к вечеру. После этого мы встречались каждый день и делились своими честолюбивыми планами на будущее. Зимние каникулы кончались, и мне надо было возвращаться в школьное общежитие. В последний вечер перед отъездом я зашёл к Сёсаку. Мы решили, что в следующий раз увидимся в Токио. «Я теперь года три-четыре не приеду в деревню», — сообщил он мне. Затем мы расстались.
Весной 1894 года Кацура, как и решил, уехал в Токио. Но он, как всегда, писал только, что у него всё в порядке. Никаких подробностей о своей жизни. И никто в деревне не знал, как живёт Сёсаку, даже родные отец и мать, но никто и не сомневался, что уж если Кацура Сёсаку поставил перед собой цель, то достигнет её.
Весной 1897 года приехал в Токио и я. Как только устроился, сразу же пошёл навестить Кацура, который жил в районе Цукидзи. Да, тогда нам было уже по девятнадцати.
II
В три часа дня я добрался до Цукидзи. Исходил всю улицу, прежде чем нашёл его дом. Ещё бы! Это оказалось не таким уж лёгким делом. Он снимал у кого-то комнату. Этот «кто-то» оказался хозяином парка рикш. Его крошечный домик был зажат между рядами бедняцких хижин в узеньком переулке. На чердаке этого домика и ютилось «живое воплощение идеалов Смайльса».
— Здесь проживает Кацура-кун?
— Да, есть такой. Это, наверное, тог самый студент, — ответила старуха-хозяйка. На мой голос сбежал сам Кацура, с которым мы не виделись уже три года.
Пройдя по циновкам, таким грязным, что на них страшно было ступить, мы поднялись по узкой крутой лестнице в крохотную комнатушку в шесть татами. Низкий закопчённый потолок, казалось, вот-вот опустится вам на голову. И циновки, и стены были черны от грязи.
Но было в этой комнате и то, чего не коснулась грязь, — книги.
Редко встречаешь такого человека, который так любовно обращался бы с книгами, как Кацура. У него не увидишь, чтобы книга валялась где-нибудь посредине комнаты или на столе. И нельзя сказать, чтобы Кацура был аккуратным только с книгами. Все его личные вещи находились в полном порядке.
Приглядевшись, я увидел, что стол чистый. Книжный шкаф тоже в порядке. Ему не были свойственны ни хорошие, ни дурные черты восточного человека, который часто обращается с необходимыми вещами небрежно. Выражаясь современным языком, он щеголял тем, что он последователь принципов Смайльса. Теперь я благодарю небеса за то, что дух такого рода щегольства восторжествовал в нём.
На столе, как всегда, аккуратно были разложены учебники и другие необходимые предметы.
От присутствия Кацура со всеми его принципами и привычками невольно забывалось, что находишься в очень скверной комнатушке, грязной и мрачной. Наоборот, она начинала казаться чистой, здесь хотелось быть вежливым и почтительным.
47
Бои за реставрацию — имеются в виду события 1868 года, формально направленные на восстановление императорской власти в Японии, фактически носящие характер буржуазной революции.