Но вот те, что шли первыми, остановились — на полянке собралось несколько человек. На плече одного из неизвестных Манол различил силуэт пулемета.
— Не сюда! — произнес кто-то в темноте. — Так мы выйдем на дорогу!
Голос показался рассыльному знакомым, словно он слышал его много раз. Обменявшись несколькими словами, люди снова двинулись в путь. Но шаги уже не приближались, а удалялись. И за первой группой шли, похоже, другие…
Наконец, голоса замолкли, но Манол еще несколько минут не выходил из-за кустов, лихорадочно соображая. «Партизаны, — догадался он. — Как пить дать, партизаны. Подожгли сыроварню — и бежать!» И опять его заело любопытство. Коли нет никакой опасности, отчего не пойти, не посмотреть? Он поднялся, сделал несколько шагов и остановился в нерешительности. Потом любопытство все же взяло верх над бессмысленным животным страхом, и он, уже не думая, ринулся вперед, глядя на оранжевое зарево пожара, словно ослепленный им. Но когда он очутился в саду, страх снова схватил его за горло. Он посмотрел на сыроварню. Пламя вырывалось из обугленного остова громадными рыжими языками, рассыпавшими тысячи искр. Зато ночные тени от этого казались еще темней. Рассыльный на цыпочках пересек сад, но, когда ступил на тропинку, вдруг отпрянул назад. Там, в каких-нибудь двух шагах от него, лежал, освещенный пожаром, труп старосты. Рассыльный с секунду постоял неподвижно, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, потом издал нечеловеческий вопль и, спотыкаясь, не разбирая дороги, понесся обратно, вниз.
Как он нашел повозку, как впряг лошадь — Манол не помнил. Он пришел в себя лишь тогда, когда вдали, наконец, показались мерцающие огни села. Всю дорогу он мучительно думал. Въезжая на тихие, спящие улицы, он невольно оглянулся назад и увидел за далеким холмом слабый отблеск пожара. Там, возле горящей сыроварни, лежало мертвое тело старосты. Он зябко повел плечами. И решил: про партизан ни слова! Про все другое можно рассказать, но про партизан — нет! Почему он пришел к этому решению, Манол и сам не понимал: то ли ему хотелось помочь тем, кто убил ненавистного старосту, то ли он боялся произнести вслух само это слово «партизаны»… Одно лишь было ему совершенно ясно: о встрече с партизанами — молчок!
Полицейский участок в Белоселе помещался в бывшем здании общинного суда. Начальником его был старший полицейский Флоров, по прозвищу Валах. Родом он был из далекого придунайского селения, но уже не первый год жил бобылем в тесной комнатенке тут же при участке, хотя был женат и, как рассказывают люди, имел даже троих детей. Жену он заставил в одиночку нести все тяготы по хозяйству, а оно было отнюдь не бедное… Еще с юношеских лет Валах почувствовал непреодолимое влечение к папкам, канцеляриям, строгой форме и одновременно лютую ненависть к нечистоте и беспорядку старого отцовского двора. Отслужив положенное в солдатах, он ненадолго вернулся домой — для того только, чтобы жениться, — и опять покинул село в форме курсанта полицейского училища. Молодой исполнительный полицейский, жадный до власти и чинов, он очень быстро продвигался по службе и, обскакав своих коллег, получил, наконец, самостоятельную и ответственную должность начальника полицейского участка.
В субботу вечером старший полицейский сидел в своей чистенькой канцелярии и мелким старательным почерком с завитушками писал донесение начальству. Весь его внешний облик являл подтянутость и опрятность. Хотя волосы у него были светлые, лицо, словно покрытое равномерным слоем краски, было цвета ржаного хлеба. Даже на губах лежал такой же коричневый оттенок, а зеленые колючие глаза с удовольствием скользили по строчкам. Он останавливался, любовался написанным и продолжал заботливо нанизывать ровненькие, аккуратненькие буковки. Верный своим привычкам, Флоров расстегнул только верхние пуговицы мундира, и из-под него виднелась чистая рубашка с вылинявшей от стирки вышивкой. Флоров уже почти заканчивал донесение, когда в дверь тихонько постучали.
— Войдите! — сказал он строго, дописал последнее слово и тогда лишь повернул голову. На пороге, с шапкой в руках, стоял рассыльный общины.
— Ну, чего там у тебя еще?
Увидев растерянное лицо Манола, старший полицейский тут же догадался: случилось что-то необыкновенное. Необыкновенного он не любил — оно противоречило его идеалу аккуратности и порядка, но и не избегал его, так как оно давало ему возможность выдвинуться. Слуга сделал шаг вперед.