Часто ощущая на себе ее взгляд, от которого меня каждый раз словно током пронзало, я становился все тверже, все возбужденнее.
Она должна была заметить. Должна была. В иные моменты, клянусь, можно было прицелиться по нам извне, используя мою эрекцию в качестве средства наведения.
Господи, неудивительно, что она на меня злится.
Что-то должно произойти. Что-то, что угодно, должно уже, на хрен, произойти!
Я не знаю, как иметь с этим дело. Честно. Если моя реакция кажется незрелой, то лишь потому, что именно так я себя и веду. Я никогда не был влюблен – не так, как сейчас. У меня нет никаких критериев оценки, ничего, что помогло бы мне не выставить себя круглым дураком.
С самого Дейтона я просто не знаю, как вести себя рядом с ней. Я чувствую себя неловким, застенчивым, рассерженным, возбужденным… Но в основном одиноким. Бесцельно дрейфующим.
Я разрываюсь между желанием сбежать от нее как можно дальше и потребностью швырнуть ее на ближайшую доступную поверхность и оттрахать до потери сознания.
Почему? Почему все должно быть именно так? Почему я не могу контролировать себя рядом с ней?
Я чувствую себя, как наркоман, у которого ломка. Я болен от тоски по ней.
Я наклоняюсь вперед, прислоняясь щекой к прохладной столешнице; гнев и смятение столь тяжелы, что не позволяют мне поднять голову. В висках стучит - слишком много мыслей теснится между ними, соревнуясь за пространство внутри моей черепной коробки.
Это пытка.
В одну минуту мы как будто бы вернулись к прежней нормальности, а в следующую она уже начинает говорить загадками.
Почему она не может просто взять и открыто сказать мне о том, что чувствует? Зачем проводить туманные параллели с гребаным убийством в попытке объясниться со мной? Я знаю, она повела себя нехарактерно. Я знаю, что она пошла на крайние меры, чтобы спасти меня от самого себя. Она пытается оправдаться за это передо мной или перед собой?
Полгода. Полгода и ничего. Чего ж тогда удивляться, что одного лишь вида ее губ, произносящих слова вроде «любовь», «страсть» и «желание», достаточно, чтобы превратить меня в одну сплошную пульсирующую потребность?
Если она хотела привлечь мое внимание, то неужели она не понимает?.. Пока она не начнет разговаривать со мной, как с чертовым двухлеткой, я не способен воспринять ничего, помимо того факта, что она думает об «ЭТОМ». Я не в состоянии расшифровать символизм. Я не могу соединить точки. Не в том случае, когда каждое произнесенное ею слово проходит через фильтр моей похоти.
Мне нужно объяснять все на пальцах.
Например:
«Малдер, я хотела этого».
«Малдер, я ненавидела это».
«Малдер, я ненавижу тебя за это».
«Малдер, я ненавижу себя».
«Малдер, я хочу ощутить твой член в себе прямо сейчас!»
Ну ладно, последняя фраза была моей собственной желанной выдумкой, но суть ясна.
Все было бы совершенно иначе, если бы она послушала меня той ночью. Я сказал ей, что ни за что не смогу удержать это на том уровне, на каком мне было нужно, и более чем очевидно – по крайней мере, для меня – что я и не сумел. Вначале я был так благодарен ей, что не хотел замечать, как это на самом деле важно.
Находясь внутри нее, я полностью наплевал на последствия того, что мы оба делали. В тот момент, когда я увидел ее на полу, почувствовал ее, не осталось никаких сомнений в том, воспользуюсь ли я предложенным или нет. Но стоило ей произнести мое имя, как я оборвал ее, зная, что если бы она пришла ко мне, будучи самой собой, я бы этого не вынес. Осознание того, что это Скалли, распростертая и источающая влагу для меня, почти стало моей погибелью. Я не мог принять интимности того момента, особенно с ней – единственной, с кем я жаждал ощутить ее больше всего. Я знал, что мне нужно, и она тоже. Но как мне надо было дать ей понять, что это не могло быть о «нас»?
В конце концов, мне так и не представился случай попытаться. Я полностью отдался на волю своей похоти и потребовал, чтобы она сделала то же самое, ни разу не спросив себя, а готова ли она к этому? Мне было все равно. Все, чего я хотел, - это трахать, и трахать, и трахать эту красивую женщину до тех пор, пока у меня в глазах не помутится, пока все, что цеплялось за мой уязвимый рассудок, не сгорело бы дотла под огнем внутри ее тела.
Уже позже, на следующий день, я позволил себе полностью оценить значение произошедшего; не только сам пережитый опыт, но и тот факт, что именно Скалли позволила мне это испытать. Я был поражен ее самоотверженностью, почел ее за честь… но к тому времени оказалось уже слишком поздно. Между нами вновь выстроились стены, а я был слишком испуган, чтобы попытаться преодолеть их.
И, кроме того, мне пришлось принять тот факт, что хорошо знакомая мне Скалли оказалась способна на такие вещи, о которых прежде я только мечтал, и даже на большее. Той ночью она стала настоящим откровением – дикая, страстная и такая, такая чертовски горячая. Так ли уж ужасно пытаться понять, откуда это в ней? Испытывать необходимость узнать, понять эту часть ее?
Я хочу правду – ее правду. Я не могу так больше продолжать. Вопрос в том, могу ли контролировать себя достаточно для того, чтобы пойти на конфронтацию с ней? Хватить ли у меня смелости попробовать?
А у меня вообще есть выбор?
В этот самый момент она открывает дверь и целеустремленно заходит в офис, усиленно пытаясь обращать на меня как можно меньше внимания.
- Малдер, я еду домой, - говорит она, направляясь к своему пальто. – Скиннер сказал, что он…
- Почему ты это сделала, Скалли? – Слова срываются с моих губ прежде, чем я успеваю их обдумать, навеянные мыслями, которые она неосознанно прервала.
Теперь кот выбрался из мешка – я не могу загнать его обратно.
Она оборачивается ко мне и вздыхает.
- Что? – Она закатывает глаза, уже готовая отбросить мой вопрос как несущественный. – Малдер, я говорила, что просто хотела, чтобы чертов отчет был…
Я поднимаюсь и, обойдя стол, встаю перед его передним краем.
- Нет, не то. О том, почему ты сделала это, я знаю.
Она складывает руки на груди.
- Да, чтобы мне не пришлось…
- Видеть меня, - заканчиваю я за нее.
- Малдер, это нелепо.
- Нет, - говорю я, качая головой. – Это правда. Если отчет сдан, у меня не будет повода звонить тебе в выходные.
По испуганному, виноватому выражению ее лица я понимаю, что попал в точку.
- Малдер…
- Нет, все в порядке. Все отлично. Как угодно. – Я делаю шаг в ее сторону. – Мне на это наплевать.
Она склоняет голову набок.
- Тогда о чем ты говоришь?
Я с трудом сглатываю, чувствуя, как стремительно колотится сердце у меня в груди.
- Я хочу знать, почему ты это сделала.
Она озадаченно хмурит брови.
- Что сделала?
Тут нужно больше, чем простая смелость, и я обращаюсь к глубоко потаенным внутри залежам слепой отваги, которую использую, когда имею дело с такими вещами, как судьба Сэм, инопланетная колонизация… и пугающая возможность потерять своего единственного друга после тех слов, что готов произнести…
- Дейтон, - хрипло шепчу я. – Скажи, почему.
Я вижу, как она резко бледнеет, закрывает глаза и слегка трясет головой, словно в попытке прояснить ее.
- Что ты сказал?
Все мое тело дрожит; клянусь, вплоть до моих волосяных фолликул.
- Дейтон, Скалли, - преодолевая ком в горле, выдавливаю я из себя. – Почему?
Она отступает и тяжело облокачивается на стену позади себя, вероятно, для поддержки.