По всей длине коридора горели керосиновые фонари, поэтому мы без труда нашли каюту под номером одиннадцать и зашли в неё. Пока не появились попутчики стали раскладывать своё имущество под нижним топчаном, с той стороны, где были наши места. Савве я сразу же предложил занять нижнюю полку, чтобы не получилось так, как было на предыдущем маршруте, когда на третий день плавания он заявил, что не в состоянии спать на верху. Отказываться он не стал и тут же приступил к распаковыванию одного из чемоданов, того, где у него хранились вещи необходимые во время плавания.
Соседи наши пришли одновременно, хотя до сего дня даже не были знакомы друг с другом. Оба они из Англии, каждый из них в Америке живёт чуть меньше года, а сейчас эти бравые парни возвращаются на родину, чтобы вывезти оттуда семьи. Об этом они сообщили нам сразу же во время знакомства. Мы так же представились, но ограничились тем, что поставили в известность временных соседей о своей национальности и о конечном маршруте.
Время для ужина пришло незаметно, и мы дружной компанией стали подыматься на верхний уровень, где находился ресторан. В нём уже должны были перекусить пассажиры первого класса, теперь и нам можно там появиться. Когда мне сообщили о таких странных правилах, имеющих место быть на этом корабле, возмущению моему не было предела. Меня, человека, который может купить их задрипанный пароходик с потрохами, держат за представителя второго сорта. Я конечно не стал распространятся о своём состоянии, но попутчикам дал понять, что мириться с такой несправедливостью не собираюсь. На что они только пожали плечами. Когда англичане вошли в коридор чужого трюма, Савва, понизив голос до самого тихого, сказал мне:
— Зря вы так Максим Сергеевич. Забыли, что ли, какие порядки у нас дома? Я, если честно, тоже не очень этих зазнаек, англичан, уважаю, но право не стоило попрекать их такими мелочами.
Верхний трюм, где располагалась элита, от нашего отличался кардинально, здесь было и на много светлее, и чище, да и двери в каюты были абсолютно другими. В ресторане тоже, прямо у нас на глазах, происходили перемены. Обслуга убирала со столов белые, правда в данный момент кое где уже в пятнах, скатерти, а на их место стелила какие то, серого вида, тряпки.
— Любезный, это что вы тут вытворяете? — спросил я одного из официантов, когда он добрался до нашего столика.
— А что тебе не нравиться? — вместо ответа, услышал я от него вопрос.
— Да всё мне здесь не нравиться! Для начала вот это недоразумение со стола убери, а потом я тебе про остальное расскажу.
— Мне старпома позвать? Или ты сам успокоишься? — спросил меня корабельный подавала.
— Максим Сергеевич, успокойтесь. Я вас очень прошу. Вы этим ничего не добьётесь, кроме неприятностей. Здесь заведено, так. Раз у нас билет в нижний трюм, значит ничего другого мы себе позволить не можем. Это моя вина. Надо мне было раньше вас об этом предупредить. А ему доказывать что то бесполезно, — торопливо проговорил мне Савва, на родном языке.
Я сидел и решал, продолжать ли дальше качать права или прислушаться к совету приятеля. Официант, видно, моё молчание воспринял по-своему, потому что сразу же после слов Морозова примирительно сказал мне:
— Вот так-то лучше.
— Ну сукины дети, доберусь я и до вас! Попляшите тогда у меня — сказал я по русски, больше для земляка, чем для не владеющего иностранными языками официанта.
Настроение во время приёма пищи было припротивнейшим. А каким оно могло ещё быть, когда тебе плюнули в морду, а ты молча утёрся.
— Отвыкли вы от Родины, Максим Сергеевич? Тяжело вам будет на первых порах дома — сочувственно заглядывая мне в глаза, сказал Савва, когда мы с ним вышли на палубу.
— Отвык, скрывать не стану. Может вы мне хотя бы напомните, что там у нас сейчас происходит, в этом плане?
— Ну, меня тоже почти два года на родной земле не было, но я думаю сильных перемен там, мы не увидим — нисколько не удивился моему вопросу собеседник.