— Так, успокойся, — делает она глубокий вдох. — Успокойся, так…
Гермиона закрывает лицо ладонями и снова старается глубоко дышать, представляя себе, что это самый свежий утренний воздух в мире, а не затхлый подвальный запах. Сделав полукруг по камере, Гермиона опускает руки на пояс и смотрит перед собой.
Мысли исчезают. Остается только одна. Еда. Желудок предательски сжимается. Гермиона подходит к корзинке и садится на колени, открывая бутылку с водой. В этот раз она старается сдерживаться и делает глотки по чуть-чуть. Жажда постепенно проходит.
С наслаждением прикрыв глаза, Гермиона выдыхает, запрокинув голову назад. Вода никогда еще не имеет для нее такой ценности, как в этот самый момент. Оставив бутылку, Гермиона принимается за тыквенный сок. Когда мякоть попадает на язык, от счастья хочется разрыдаться.
Гермиона гоняет по рту самый вкусный напиток в мире и сидит с закрытыми глазами, наслаждаясь моментом. Счастье бывает таким разным в силу определенных обстоятельств. То, что другие люди считают обычным делом, для некоторого является самым радостным моментом среди рутины, в которой он постоянно живет.
Гермиона чувствует, как начинает покалывать кончики пальцев. Телу предоставляют топливо, оно начинает себя согревать. Мысли становятся более четкими, гул в голове постепенно становится тише, возвращается способность анализировать и думать.
— Лайза, — округлив глаза, вспоминает она. — Лайза!
Подбежав к дыре, Гермиона смотрит на девчонку, обреченно лежащую на деревянном каркасе.
— Лайза, поднимайся! — окрепшим голосом произносит она. — У меня есть еда. Давай, вставай. Тебе это нужно.
Турпин медленно моргает, глядя на очертания силуэта в дыре на стене, и старается сделать еще один вдох. Лайза почти не чувствует своего тела, все болит и ломит, в особенности нижняя часть. Девушка старается лишний раз не напрягать живот, потому что внизу все режет так, будто туда вставлено несколько десятков игл.
Она всякий раз плохо помнит, что с ней делают, когда забирают из темницы. В сознании остаются лишь последствия. Она живет только ими. Последствиями. Так что ей не нужна еда. Ей не нужна вода. Ей не нужна собственная жизнь.
Только непростительное у виска и блаженный покой для ее плоти и души.
— Ты должна встать, — хватается за край дыры Гермиона. — Лайза, прошу тебя, надо встать…
Турпин лежит на боку и не отвечает. Гермиона сжимает губы.
— Мы выберемся отсюда, — надрывно произносит она. — Лайза, слышишь? Выберемся. Смерть — это не выход.
— Порой смерть остается единственным выходом из положения, — слабым голосом отзывается Лайза.
Гермиона вздрагивает от ее слов. Она понимает, что Лайза права.
— Однако не сейчас, — реагирует Гермиона. — Не смей сдаваться.
— Красиво ты говоришь, Гермиона, — хрипло выдыхает Лайза. — Я слышала, что сегодня вечером тебя забирают, так что у меня для тебя два поздравления.
Грейнджер хмурится.
— Два? — не понимает она.
— Первое. Ты теперь знаешь, какое сейчас время суток. Поздравляю, — смотрит она на две блестящие точки в дыре стены.
— Спасибо, — глухо отзывается Гермиона.
Лайза привстает на локтях, прилагая к этому неимоверное количество усилий.
— И второе поздравление, — падают на бок ее темно-рыжие волосы. — Сегодня у тебя будет дебют за пределами камеры.
Гермиона закрывает на мгновение глаза. Она понимает, почему Лайза так говорит. Ей тяжело. Ей больно. Она здесь слишком долго. Кто захочет слышать речи с мотивацией после всего пережитого? Никто, совершенно никто.
— Поздравления приняты, — стойко держится Гермиона. — Расскажу с утра, как было здорово, но при условии, что ты сейчас поешь, — саркастично выдыхает она.
Сначала Лайза никак не реагирует, но правильно подобранные слова в нужный момент играют свою роль. Лайза поднимается с места. Гермиона отдает ей половину бутылки тыквенного сока, воду, делит пополам хлеб, сыр и кексы.
Впервые за несколько дней она ест. Желудок за это время сильно сжимается, и Гермионе приходится делать перерывы в несколько минут, чтобы резь в животе от твердой пищи утихала. Это помогает.
Лайза накидывается сначала на еду, но Гермиона предупреждает ее, что так пища надолго в теле не задержится, и нужно делать все постепенно, иначе она просто переведет продукты, и все они окажутся в дыре для справления нужды.
Турпин слушается. Нехотя, но слушается. Организм получает необходимую подзарядку, и его начинает тянуть в сон. Гермиона садится спиной к стене, где находится дыра. Лайза делает тоже самое.
— Прости, что так сказала, — шепчет Лайза, глядя перед собой.
Гермиона чуть качает головой.
— Брось, — отзывается она, слегка нахмурив брови. — Я знаю, что ты не со зла.
Лайза хмыкает, слабо улыбаясь. Она в который раз поражается тому, как в Грейнджер совмещаются такие разные черты характера. Как она может быть милосердной и жестокой одновременно? Как может быть воплощением всепрощения и венцом отмщения в одном лице?
— Паркинсон тоже не со зла тебе наговорила всего, — внезапно произносит Лайза.
Гермиона округляет глаза и фыркает от неожиданности.
— А вот в это я явно не смогу поверить, — заверяет она.
Лайза жмет плечами.
— Я просто предположила, — отзывается она.
— Нет, послушай, — начинает заводиться Гермиона, — есть большая разница между теми, у кого нет выбора, и теми, кто его сделал, — впивается она ногтями в ладони. — Так вот Паркинсон свой выбор сделала…
Гермиона на мгновение замолкает, вспоминая, как Малфой стоял возле нее в подвале и с отвращением смотрел сверху вниз, пребывая в компании своей чокнутой родственницы. Драко свой выбор сделал сам, и Гермионе плевать на обстоятельства. У него было, из чего выбирать.
Ей такой возможности не дают.
— … как и многие другие, — заканчивает свою мысль Гермиона.
— Но как-то они все к этому пришли, согласна? — невесело усмехается Лайза.
Гермиона трет предплечья ладонями, обнимая себя руками.
— Тебе надо прекращать видеть во всех людях только хорошее, Лайза, когда его там нет и никогда не было, — хмурит она брови. — В противном случае этот мир проглотит тебя живьем и не подавится.
— Может, это того стоит? — жмет плечами Лайза.
Гермиона приподнимает голову.
— Что именно?
Лайза недолго молчит, глядя перед собой.
— Вдруг мир все же подавится, — безразлично отвечает она.
Гермиона обхватывает руками ноги, притягивая их к себе, и кладет подбородок на колени. На слова Лайзы она не отвечает, и вскоре понимает, что девушка наконец засыпает. Сама Гермиона из последних сил держится за реальность, глаза слипаются, но она не позволяет себе уснуть.
Если раньше у нее есть хотя бы возможность себя защитить, сейчас она ее лишается. Обшарив во второй и даже третий раз деревянный каркас, больше гвоздей Гермиона не находит.
Она снова становится уязвимой.
Однако полностью держать все под контролем у нее не получается, и в какой-то момент она закрывает глаза. Под веками вспыхивает картинка того, как на ее глотке смыкается чья-то бледная, ледяная рука. Словно сама смерть прикасается к ней в последний раз.
Гермиона поднимает взгляд от руки вверх и видит под серым капюшоном темную дыру. Когда существо поднимает голову, Гермиона понимает, что это лишь череп с пустыми глазницами.
Она задыхается в беззвучном крике и чувствует на своем предплечье вторую бледную и костлявую руку. Грейнджер в ужасе дергается.
— Это всего лишь я, — врывается в ее сознание голос. — Успокойся, ну же.
Гермиона открывает широко глаза и тут же шарахается назад, не до конца понимая, заканчивается сон или нет. Сфокусировав взгляд, она понимает, что перед ней стоит Нарцисса с шаром света на кончике палочки.
Грейнджер на автомате шарит ладонью рядом, но тут же вспоминает об отсутствии гвоздя. И что она сделает с ней? Дыхание перехватывает. Кажется, страх действительно ее парализует, когда встает перед ней лицом к лицу.