Повелитель с ужасом обнаруживает, что не хочет так просто позволить умереть этой магглорожденной. Слишком великие планы у него блуждают в мыслях с ее участием.
Темный Лорд расцветает от ее сладких песен. Его состояние становится лучше, его планы в порядке. Точную дату начала войны он обозначает, но никуда не торопится. Уж чем он точно богат непомерно, так это временем.
Тому слова Грейнджер льстят. Льстят так сильно, что он даже не прилагает особых усилий, когда проникает в ее мысли. Уроки Северуса оказываются не напрасны. Том видит ее покорность, ее трепет перед ним, полное повиновение. Темному Лорду оказывается это еще слаще, чем первоначальная затея.
Он все еще не трогает ее, не приводит в действие свой первоначальный план после первого вечера, смакует меняющуюся магглороженную, терпеливо лепит из нее тот самый лакомый кусочек, который однажды отведает.
Беллатриса кипит от ярости, когда видит, как Повелитель проникается к грязнокровке симпатией. Том не смотрит так на Беллатрису, так с ней не говорит и так себя не ведет. Ненависть в Лестрейндж уже не просто по капельке падает в чашу ее терпения, она льется слабой, но непрерывной струей.
Северусу не нравится поведение Лестрейндж. Ее невозможно контролировать, поэтому вопрос о безопасности Гермионы вновь встает ребром. Снейп вслух никогда не признается в этом, но он боится за ее жизнь сейчас даже сильнее, чем за свою собственную.
— Возьмите, — первое, что произносит Северус после долгого молчания, когда на следующую ночь они вновь встречаются в его кабинете, чтобы заниматься.
Гермиона хмурится, стараясь в полутьме разглядеть то, что он ей протягивает. Сделав шаг вперед, Грейнджер удивленно ахает, приложив ладони к губам.
— Она уцелела? — не верит она своим глазам. — Вы сохранили ее для меня?
Северус ненадолго замолкает, не зная, что ответить. Разумеется, уцелела. Он забрал маленькую сумку в углу общего зала еще во время первого визита в Мэнор после того, как Грейнджер здесь застревает, но… Сохранил… Для нее?.. Нет, черт возьми, нет, такая формулировка вопроса Северусу поперек глотки.
— Вам необходимо тренировать боевые заклинания, не вилкой же вы это станете делать, — потягивает он ей волшебную палочку. — Вне занятий прячьте подальше, а используйте только в случае крайней необходимости.
Гермиона берет родную палочку в руки и чувствует себя так, словно к ней снова возвращается львиная доля жизненных сил. Она с благодарностью смотрит в глаза Северусу, а еще надеется, что в ее взгляде читается только она.
Тренировки теперь проходят еще увлекательнее.
Северус чередует боевые заклинания с легилименцией, и с каждым разом огонь в глазах Грейнджер становится все более ярким. Она становится бойцом в границах его кабинета и своей спальни, а вне их стен по-прежнему играет роль красивой куклы в нарядных платьях.
Справляется она со своей двойной ролью очень хорошо, но бывают дни, когда Северус не может заставить ее сосредоточиться. Причин он не знает да и не хочет знать, однако отрицать очевидного не может: что-то мучает Грейнджер.
Если большую часть времени она это в себе подавляет, то порой сдают нервы.
— Хватит!
Гермиона зарывается пальцами в мокрые волосы, оставляя на столе свою палочку, и склоняет голову вниз, стараясь отдышаться. Сегодня тренировки даются ей сложнее обычного. Долго нет вестей от Гарри, она топчется на месте, не находит ответов на вопросы о следующих крестражах, хотя проходит много времени, а еще…
Нарцисса говорит, что Лайзе становится хуже. Из-за сырости в подземелье она подхватывает бронхит, и на второй неделе болезни, даже с помощью зелий, которые тайком приносит ей Нарцисса, лучше ей не становится.
Гермиона беспокоится, что у Лайзы может быть чахотка.
О своих переживаниях она никому не говорит.
— Вы снова затрагиваете слишком личные воспоминания, я просила этого не делать! — старается разозлить его девушка, чтобы побыстрее закончить занятие.
— Будто у Темного Лорда есть причина этого не делать! — рявкает он, стараясь привести ее в чувство. — Очнитесь!
Грейнджер встает с кресла, настойчиво отмахиваясь рукой.
— Хватит на сегодня, — отрезает она. — Мне надо собираться к вечеру. Темный Лорд прибудет через несколько часов.
Гермиона направляется к второму креслу, на котором лежит чехол с ее платьем, чтобы взять его с собой в ванную. Нарцисса скоро придет. Грейнджер все чаще просит Нарциссу не так сильно с ней заморачиваться, ведь стандартные процедуры она уже может проводить и без ее помощи.
Через прозрачный чехол виднеется силуэт нового платья. Северус замечает, что оно снова без рукавов и с открытыми плечами. Бросив взгляд на уродливые шрамы, торчащие из-под рукавов в три четверти темного платья Гермионы, Северус хватается за импульсивную возможность, которая не дает ему покоя который день.
Это глупая идея, по-настоящему глупая, но разум не подчиняется запрету, как только Северус ни старается. Он снова хочет почувствовать это. Хочет получить возможность.
Возможность прикоснуться к ней снова.
Гермиона непроизвольно тормозит, когда чувствует на своем запястье слабую хватку. Северус разворачивает ее к себе лицом и, опустив взгляд вниз, поднимает ее руку ладонью вверх. Грейнджер задерживает дыхание, глядя на то, как он ведет подушечкой большого пальца по уродливым шрамам.
Затылок покрывается мурашками, во рту непроизвольно скапливается слюна. Его прикосновения отличаются от всех тех, что ей доводилось испытывать. Они осторожные, внимательные и, что печалит сильнее всего, все равно слишком сдержанные и отстраненные.
Тишина приятно оседает на их плечах. Гермиона хочет шагнуть ближе, снова почувствовать в своем личном пространстве его тепло, но…
— Нужно убрать ваши шрамы, чтобы вы могли носить открытые вещи, — наконец произносит он, нарушая такое приятное молчание.
Гермиона делает шаг назад, вынимая руку. Подушечка большого пальца Северуса скользит вдоль ее запястья, ладони и кончиков пальцев. Прикосновение не запоминается на фоне отвратительного осознания.
Он не смотрит на меня так, как смотрю на него я. Для него я — всего лишь дитя, которое нужно защищать.
— Не надо их убирать, — жестко произносит она.
Северус поражается перемене ее настроения. Черт возьми, о чем она думает на самом деле? Неужели ученик действительно превосходит своего учителя, и Грейнджер удается скрывать от меня то, о чем она в действительности думает?
— Не стоит спорить, — в той же манере отвечает он. — Я вас вылечу.
— А я вас об этом не просила, — смотрит она ему в глаза, нахмурив брови. — Мое тело уже разбито. Оно теперь всегда будет разбито, сколько бы вы ни пытались его лечить, — повышает голос Гермиона.
— Мисс Грейнджер, послушайте…
— Оно разбито! — настаивает Гермиона. — И будет разбито еще миллионы раз.
Кажется, и Северус, и Гермиона оба начинают понимать, что речь сейчас идет вовсе не о шрамах на теле. Они оба словно ведут разговор о том, о чем не хотят оба говорить вслух.
— Все можно вылечить, — качнув головой, холодно отзывается Северус.
Гермиона делает шаг к нему, приподнимая голову.
— Если что-то разбить, обратной дороги нет, — смотрит она в темные глаза мужчины. — Даже если это что-то склеить, починить или вылечить, оно все равно уже сломано.
Он не дает ей возможности почувствовать то самое тепло, поэтому она делает это сама, вторгаясь в его личное пространство. Вторгаясь бессовестно, бесстрашно и слепо. Легкие заполняются запахом человека, который нарушает ее душевный покой.
— Я хочу, чтобы мои шрамы остались со мной, — непроизвольно чешет Гермиона кончиком пальца белую полосу на своей щеке.
Северус бросает на нее взгляд. Воспоминания о том, откуда этот шрам появляется, вновь вспыхивают перед глазами.