Обжигающая волна накрывает их одновременно. От переизбытка чувств Северус поджимает пальцы ног, шумно выдохнув. Гермиона хватается в поисках опоры одной рукой за спинку софы, зажмуривая глаза и запрокидывая вверх голову. Северус сжимает пальцы на ее бедрах, притягивая ее к себе ближе и начиная задавать плавный ритм.
Гермиона подстраивается сразу, выгибаясь навстречу, и сильнее сжимает пальцами ткань обивки. Северус наклоняется, прикасается губами к светлой коже ее плеча, втягивая ее в себя. Гермиона чувствует, как ее лихорадит от каждого прикосновения.
Северус сжимает ее бедра сильнее, впиваясь в них пальцами, и насаживает резче, чаще, импульсивнее. С губ Грейнджер срывается яркий стон, она кусает губы, распахивает глаза и прикасается к контуру его губ подушечкой большого пальца, снова заглядывая ему в самую душу.
Ритм растет, дыхание перехватывает, тело плавится, кончики волос хлещут Гермиону по спине, но она этого не замечает. Она склоняется невозможно близко к его лицу, дразнит, манит, дурманит. Горячее дыхание Грейнджер обжигает Северусу губы.
Он тянется к ней, но она продолжает доводить его, не подается навстречу. Дыхание смахивает на безумие, Северус выпрямляет спину, перехватывает ее бедра и снова меняет темп, чем доводит ее до бессовестно срывающихся с губ стонов, безбожно пылающих щек и мольбы в глазах.
Перехватив ее удобнее, Северус укладывает Гермиону на спину вдоль софы и устраивается между ее разведенных в стороны ног. Грейнджер скулит, задыхается, кусает губы, требуя продолжения.
Северус подхватывает ее под коленом левой ноги и, изменив угол входа, вбивается снова. Гермиона распахивает губы, жадно втягивая воздух, потому что его попросту не хватает, а затем сдается.
Сраженная, покоренная, убитая им и собранная заново.
Она тянет его к себе, въедаясь, впиваясь в горячие губы. Северус вбивает ее в софу, вдыхает ее раскаленные стоны, чувствует на своих лопатках ее руки, и как ее пятка безвольно долбит по его спине, а она принимает его в себя снова и снова, растворяясь в нем без остатка.
Северус сцеловывает соленые капли с ее шеи, спускается ниже, целует два уродливых белесых шрама на ее груди от пыток Беллатрисы в первые дни заточения, и Грейнджер замирает от этого поцелуя, ощущая себя так, будто это куда интимнее того, что происходит сейчас между ними.
Шрам от ожога уже не болит, но теплый поцелуй пробуждает воспоминания, от которых в глазах сами собой резко закипают слезы. Северус замечает это моментально, в глазах мужчины появляется испуг, он замедляется.
— Что такое? — загнанно дышит он. — Я делаю тебе больно? Мне прекратить?
Гермиона смаргивает слезы, обхватывая его лицо ладонями, заглядывает в желанные глаза и проводит подушечками больших пальцев по его скулам.
— Нет, — шепчет она одними губами. — Ты никогда не сделаешь мне больно.
Северус смотрит на ее блестящие глаза, на стекающие по вискам ручейки слез, которые путаются в волосах, и не знает, как ему поступить. Гермиона и сама не знает, как ей объяснить, что ее боль уже лишь фантомная, она навеки на ее руках, посередине солнечного сплетения и на всей спине.
Просто она впервые позволяет себе сделать это.
Оплакать свою боль.
— Поцелуй меня, — просит она тихим голосом. — Все хорошо, просто поцелуй меня.
И Северус выполняет ее просьбу.
Он двигается плавно, медленно набирает темп снова, целует ее потрясающие губы, чувствуя на них соль ее слез. Забирает у нее эту боль себе, забирает всю без остатка, впитывает в себя, точно губка, а затем тянется вперед, вытягивая на край софы ее согнутую руку, и скрещивает с ней пальцы.
Сливаясь, соединяясь. Сплетаясь с ней навеки незримой, несказанной вслух клятвой.
Гермиона сдавленно всхлипывает от волной закручивающегося внизу живота смерча, сжимает ногами его талию и зажмуривается, прижимаясь к нему всем телом.
Под закрытыми веками Грейнджер взрываются искры, она впивается ногтями в его лопатки и зарывается носом в его шею, мягко кусая от переизбытка чувств соленую кожу. Северус чувствует, как она обмякает в его руках и, получив разрядку, сдается следом.
Он медленно выходит из нее, тяжело дыша, и обессиленно бросает голову на ее грудь, не открывая глаз. Гермиона запускает пальцы в его темные, спутанные волосы, и, все еще лежа с закрытыми глазами, прикасается к его лбу кончиком носа, растворяясь в моменте.
Они лежат мокрые, разгоряченные и дрожащие в объятиях друг друга и в границах этой комнаты. В границах, за пределами которых все по-прежнему. Их маленький мир снова начинает расширяться.
Северус слушает биение ее сердца. Пульсации разносятся по левой стороне его лица, идут глубже, к его собственному сердцу. Их ритмы синхронизируются сами по себе, словно именно так и должно быть.
Гермиона медленно открывает глаза, глядя в темный потолок кабинета. Тело получает долгожданную разрядку, она ощущает, как оно слегка ноет от приятной усталости, а еще понимает очевидную вещь.
Что бы между ними ни происходило, нельзя кидаться в омут с головой.
Границы реального мира возвращаются на место.
Она все еще в Мэноре, все еще любимица Повелителя, все еще предательница крови, пленница и по-прежнему тайный доносчик. Северус по-прежнему Пожиратель Смерти, двойной агент, убийца и директор Хогвартса.
Все роли на местах. За одним исключением.
Теперь у них обоих появляется новая. Роль, которая не оговаривается ни с кем. Роль, которую они оба добровольно выбирают. Роль, которая должна сохраниться в тайне. Их персональной тайне, которую, если потребуется, придется унести с собой на тот свет.
— Мне надо вернуться к себе, — негромко произносит она, нарушая молчание.
Северус несколько секунд молчит, а после коротко кивает, поднимаясь с места. Он выпускает руку Гермионы из своей и направляется к столу, чтобы накинуть мантию. Хорошо, что Нарцисса выделяет и ему комнату на всякий случай. Он ею не пользуется обычно, но теперь возможность воспользоваться душем кажется весьма заманчивой.
Они молча одеваются.
Гермиона надевает бюстгальтер, просовывает руки в платье, но решает не трогать пуговицы. Обернувшись, она наблюдает за тем, как застегивает на себе рубашку мужчина, склонив голову вниз. Молчание им обоим сейчас не на руку.
Больше нет смысла бегать друг от друга.
Нет смысла и времени.
— Северус, — зовет она.
Сказанное вслух имя неожиданно режет слух, но всего на мгновение. Ко всему можно привыкнуть. Снейп поднимает голову, глядя на стоящую возле входа в туннель у камина Гермиону.
Девушка держит в руках чешки, которые не решается надеть, и смотрит на него открыто и уверенно. Жар с щек девушки почти сходит, возвращая привычную бледность. Вечная полоса тонкого шрама особенно сильно выделяется на ее лице. Пушистые волосы растрепаны, лезут во все стороны.
Грейнджер терпеливо заводит их за ухо.
— Я ни о чем не жалею, — откровенно и твердо произносит она, глядя ему в глаза. — Я хочу, чтобы ты сразу это понял.
Северус кивает, продолжая на нее смотреть.
— В таком случае, мы впервые оба с чем-то согласны, — ровным тоном произносит он. — Я также ни о чем не жалею.
Есть только одна проблема. Как бы сильно они оба ни старались выглядеть беспечно, как бы ни пытались держать лицо, контролировать одну вещь они не могут. Свои глаза.
И взгляды, устремленные друг на друга.
— Хорошо, — коротко произносит она. — Готова к тренировке в любой момент, ты знаешь где меня найти.
— Да, — тут же отвечает он. — Знаю, — Северус сглатывает, но все же решается, — Гермиона…
Грейнджер чувствует, как сердце пропускает удар, но ни один мускул на ее лице не выдает ее состояния. Ее имя никогда еще не звучало так превосходно из чьих-либо уст. Гермиона кивает и спускается вниз по лестнице, закрывая за собой тайный ход.
Северус присаживается на край софы, трет лицо ладонями и, безвольно бросив руки на разведенные в стороны колени, смотрит в окно. Он теперь даже не знает, находится ли он по-прежнему в границах этой войны на стороне своих убеждений.