— Люськин муж? За мной?!
— Ну да, — растерянно пожала плечами мама. — Люсенька сегодня поёт, мы хотели, чтобы ты тоже послушал…
Растерянность в мамином голосе объяснялась просто. «Люсенька» для родителей, моя сестра для всех остальных была «Люська-стерва» (и это в лучшем случае). Я, прожив с ней двадцать лет в одной квартире, до сих пор не мог понять, почему не удушил её в запале одной из ссор. Большей язвы, истерички и… Господи, да меня от одного имени в дрожь бросает! Люська была не просто истеричкой, а истеричной садисткой. Она тиранила наших родителей, тиранила подруг, она была воплощением скандала. Моей давней мечтой было убраться из квартиры; я не верил, что есть на свете такой идиот, который возьмёт её в жёны. Разве что ненормальный… Но им нельзя жениться.
Представьте же моё удивление, когда Люська, познакомившись где-то с этим Жориком, через полтора месяца выскочила за него замуж! Я видел его всего пару раз — нормальный мужик, хоть и «новый русский». Вполне нормальный, но на Люське его переклинило. Слов нет, она, конечно, девица фигуристая и смазливая, но… Короче, они поженились и укатили в Европы, а мы зажили мирно и счастливо. Мама ставила свечки за здоровье Жорика — боялась, что Люська его уморит, а потом вернётся жить к нам.
Ну вот, жили, никого не трогали. Вдруг они возвращаются… Ну, тут началось. Я лично видел, как Жорик, здоровый мужик, плакал, уткнувшись маме в колени. Вот какая у меня сестрица — кого хочешь доконает. И вдруг месяц назад заявляется к нам Жорик, счастливый, как одуванчик, и объявляет, что Люську взяли петь в оперу, да и вообще, мир прекрасен. Мы сначала не поверили — у Люськи ни голоса, ни слуха никогда не было. То бишь есть абсолютный слух, а есть его абсолютное отсутствие. С голосом ещё хуже. Но Жорик уверил, что всё правда, и умотал, такой же счастливый, оставив два билета. Мама и я решили, что он просто купил Люське эту работу, чтобы она почаще дома не бывала. Родители сходили на спектакль, и я обо всем этом благополучно забыл.
— Я тебя очень прошу, Алеша, сходи, — умоляюще сказала мама. — Ну, надо.
— Ладно, — нехотя ответил я и поднял терпеливо ждущую трубку.
После спектакля Жорик предложил поехать к ним, отметить. Я был в таком шоке, что и не помню, ответил я ему что-то или нет. Я смотрел, не отрываясь смотрел на свою сестру; я не узнавал её.
Она пела не просто прекрасно, но как-то захватывающе, вся целиком. Её голос, очень чистый и точный, отличался каким-то необыкновенным тембром. Таким нежным, таким… Я смотрел на неё из зала и видел, что все её существо, вся душа изливается в звуках; казалось, она вот-вот взлетит… Это было почти волшебно, и под конец её главной арии я почувствовал, что сейчас заплачу! Моя душа рвалась за ней, за этим пением, за этим легким, неуловимым, нечеловеческим оттенком звуков…
Я ждал в машине, когда заметил спускающегося по лестнице Жорика. Люся сидела у него на сгибе локтя, всем телом прижавшись к нему, поджав ноги и как-то странно сложив руки за спиной. Жорик пересадил её с локтя на сиденье машины и сел вперёд. Я ждал, что Люся что-нибудь скажет мне, но она только резво подвинулась ближе и неожиданно потерлась носом о мой нос. Я отпрянул, а Жорик рассмеялся.
— Не боись, Леха, она теперь так здоровается! Давай быстрей, — приказал он водителю.
Машина понеслась с угрожающей скоростью. Жорик снова обернулся.
— Она сейчас наверх полезет, — предупредил меня он. — Ты придержи её за ноги.
Я, совершенно ошалевший, кивнул, толком ничего не поняв, и тут люк на крыше машины открылся. Моя сестра, едва увидев это, рванулась наверх и до пояса высунулась в люк. Я, испугавшись, обхватил её ноги. Машина летела вперёд, а моя сестра летела над ней, раскинув руки, и лицо её выражало полный восторг. Так мы доехали до их коттеджа.
Жорик вынул её из машины всё тем же странным способом и понёс в дом. Я следовал за ними, ничего не понимая. Таким порядком мы прошли несколько комнат; Жорик открыл очередную дверь, вошёл, я вошёл вслед за ним — и остолбенел. Посреди комнаты стояла клетка.
Это была хорошая, комфортабельная клетка, высотой метра четыре и шириной метров шесть. В ней стояла кормушка, автопоилка, сидячая ванна, были даже две жёрдочки. На полу рядом валялась тёмной грудой ткань. Пол клетки был устлан газетами. По одну сторону этого сооружения находилась раскладушка, по другую — клетка нормальных размеров с сидящей там канарейкой.
Я, не отрываясь и не моргая, смотрел, как Жорик открыл дверцу Люсиной (очевидно) клетки, и моя сестра впрыгнула туда и сразу же поскакала к кормушке. Жорик проследил за ней взглядом и обернулся ко мне.