В эту минуту кто-то тёмный, притаившийся в пустом проеме окна одного из домов, швырнул гранату. И последнее, что запомнил впервые заглянувший в свою душу мальчишка-солдат, — пламя взрыва, резанувшее глаза неестественно-яркой вспышкой, и сразу же — боль, чернота… Его отшвырнуло взрывной волной, израненного, хотя и живого, но перед глазами осталась вечная темнота и лицо убитой женщины, перекошенное болью и предсмертной судорогой…
…Видения уходят, и им на смену приходит музыка. Она звучит не в комнате, как будто изолированной от внешнего мира, а где-то в самой глубине потухающего сознания. Художник вспоминает: когда-то давно он учился музыке, но уже забыл ноты. Зачем они? Можно годами слушать внутреннюю музыку одиночества, невыразимое, как лицо его души…
Слепец рисует портрет своей души. Вырисовывает тонкие линии губ, широко распахнутые выразительные глаза с длинными ресницами, чёрные волосы, ниспадающие локонами на плечи. Его душа — женщина. Ведь в каждом мужчине, где-то в подсознательной глубине его, таится женщина…
Слепец рисует портрет. Люди, жалеющие бросить лишний рубль солдату-калеке в переходе метро, вы плачете, когда на сцене умирает шекспировский Гамлет, но посмотрите — не трагичнее ли одинокое угасание забытого всеми художника, отдающего свою жизнь картине?
Ему надоела война, врывающаяся в ночные сны, он не хочет больше рисовать эту непрекращающуюся бессмысленную бойню, о которой уже столько лет подряд надрывно кричит телевизор, он пытается забыть её холодный ужас… Отчаявшийся творец хочет постичь свою душу, и порой ему кажется, что он видит её. Он пытается запечатлеть этот неясный, но такой знакомый образ на полотне: усталый юноша в белом, творящий в наполненной темнотой комнате. Ему кажется, что ещё немного — и он уловит и передаст невыразимую, печальную улыбку ускользающей красоты…
Небо за окном начинает слегка розоветь. Потом посветлевшего горизонта касается первый слабый луч наступающего дня. Он сначала ещё несмело режет завистливый мрак, но вот рывок сделан, и на загоревшийся небосвод выкатывается огромное алое солнце. Красное на розовато-голубом.
Усталый художник поднимает незрячие глаза. Ему кажется, что он не просто чувствует — на самом деле видит восход животворящего светила. Он пытается взглянуть на только что оконченный портрет, но мрак, покрывающий очи, отделяет его от творения.
— Я хочу увидеть её, я хочу увидеть себя и весь этот огромный, потрясающий мир, — пусть даже ценою жизни!!! — мучительный крик вырывается из самой глубины сердца. — Я хочу видеть солнце, я хочу познать тебя, Господи!!!
Вся сила жизни, вся вера и никому не отданная любовь сливаются в этом порыве: «Я хочу видеть!!!»
И он чувствует свет — ослепительный после почти пяти лет темноты. Художник видит комнату, всходящее за окном солнце и картину…
Огромные чёрные глаза, казалось, вместившие в себя всю боль тысячелетнего мира, смотрят на него из розоватого тумана, напоминающего облако. Глаза, расположенные под углом друг к другу, но от этого ещё более живые. Губы, плавающие в пустоте под глазами, волосы, переплетённые с алостью фантастического платья… Лицо, лишённое очертаний, разбросанное в беспорядке по полотну, изрезанное морщинами локонов… И мастер вдруг понимает, что это — лицо его матери, лицо его души, лицо его жизни. Оно говорит своим безмолвием, оно кричит своей расчленённостью, оно своей неочертанностью вопит о неестественности войны, отнимающей зрение и красоту самого естественного — природы и человеческой души, превращающей в изуродованное — тело женщины под сапогами солдат.
Художник стоял, не в силах отвести взгляда от своего безумного творения. Он ещё не понимал, что снова видит, что потрясающая сила искусства, даже искажённого до неузнаваемости, вернула ему жизнь. Отдав себя, он обрел себя.
И тогда, потрясённый, он упал на колени и, протянув худые руки к сияющему в окне солнцу, закричал так, что услышал и проснулся весь мир: «Велики деяния Твои, Господи!!!!!»
А лицо с портрета смотрело и улыбалось: улыбались отдельно губы, отдельно — глаза, и даже чёрные морщинки локонов на фантастической бесформенности платья — чёрное на красном.