«Устали мои ноги от серой и жёлтой пыли, устали глаза мои от луны и солнца, от травы придорожной, затоптанной такими же бесконечными мечтателями о чужом счастье».
«Но как я люблю этот мир. Как прекрасен он в пустоте своих снов».
Он вспомнил, сколько раз он уже бывал здесь и всё время пытался куда-то уйти, сесть на свой поезд, на электричку, которая идёт до нужной только ему станции.
Кругом одни дороги, везде стремление найти счастье в их конце или начале.
Он вспомнил… Сейчас пролетит шмель.
«Некуда идти и нечего искать», — услышал вдруг он в деловом жужжании спешившего куда-то шмеля, которое, как ему показалось, раздалось в молчании чувств его.
Тогда присел он на траву перед зелёным забором, под сосной, улыбнулся, и достал последние крошки из своего уже совсем пустого рюкзака и отдал их своему последнему другу, выражение глаз которого прекратило движение колеса, оси никогда не имевшего.
Васильки и одуванчики порадовались вместе с ним, а иван-чай вроде бы даже преклонился…
Путник исчез…
Под сосной, где он сидел, остался только уже совсем пустой рюкзак, а разноцветные солнечные зайчики разбежались по дереву и высокому покосившемуся зелёному забору…
Крысе стало просто и радостно, ведь её ждал ещё жбан со свежей, совсем недавно подоспевшей сметаной, а позже, за порогом жизни, — царство самого Первокрыса, вечное, радостное, наполненное сладостными восхвалениями Его мудрости.
Наступил новый день, вдали послышался звук приближающейся электрички.
Скрипнула дверь, и кто-то вышел из пустого дома.
Записки последнего человека
Наконец-то Он произошёл.
Апокалипсис.
Противное и бессмысленное слово. Но почти единственно нужное для таких, как я. По-другому не скажешь.
Его так страшно и скучно было ждать.
Зачем я бежал? И от кого?
За мной гнались… Я упал. Тогда кто-то, очень похожий на меня, кинул мне под ноги бутылку с пепси.
Она взорвалась огромным ядерным грибом, похожим на роскошный зонтик дорогой японской гейши.
Несчастная девушка. Она даже не знала, что находилось у неё над головой.
Гамбургер, посланный её приятелем, перевернулся в воздухе и шлёпнулся вкусной и натуральной котлетой на мою лысину.
Зачем?
Он наверняка был ему нужней. Он был так голоден.
Солдат стал кричать, что пенсии и пособия перестали платить совсем и сразу, притом всем и одновременно.
О том, что любовь закончилась.
О том, что Он её последнее лицо и что Он противен всем, начиная от себя.
Когда я показал ему руку с моим индивидуальным номером, то получил по роже….
Почему Он начал оправдываться?
Зачем, несчастный, молодой солдат, ведь у него нет права на определение личности.
И Его можно понять.
Жизнь стоит очень дорого. Таких денег у него не могло быть, как, впрочем, и у меня.
Только номер, только номер доступен для понимания.
Только он остался понятным, остальное стало сном.
Если бы Он умел читать и считать.
Поздно понимаешь необходимое. Его надо чувствовать телом, почками, судьбою…
А я вдруг ошибся, соврал, сказал, что он не похож на меня, что я чист и неопределён и ни на кого не похож, даже на себя.
Соврал.
И Он долбанул, по самую глубину, в самую бессмыслицу, в сердце.
Попал.
Где «Я»? Наверное, в аду.
Как отличить его от рая?
Как всё тупо и прекрасно.
Встал, пошёл на работу, и вдруг такое, не верю.
«Небо как саван». А ведь похоже. Никто совсем этому не верил.
Новости были очень хорошими.
Наши выиграли в последнем матче.
Президент был здоров и сказал, что всё плохое кончилось, что мы наконец станем определять мировую политику.
Хозяин испугался больше, чем я, бедный старина, совсем стал плох. Кому он нужен, старый.
Для мёртвых конец света не наступает.
Зря, надо было верить всему, чем пудрили мозги последних лет семьсот.
А с другой стороны, люди просто так не обманут, себе дороже станет. Какие все козлы.
Так о людях говорить нельзя, но что делать, когда лучше не скажешь, когда прав.
Раньше люди доверяли всякой дряни, правда при этом отвечали за свои слова. Но она всё равно была более страстной и неравнодушной…
Кому нужна искренность, ловушка для идиотов и святых.
Но об этом поздно.
Сейчас помру, останусь наедине с собой.
Посмотрю, наконец, чего стою.
Солнышко встанет лицом ко мне.
Сам себя за враньё бить буду.