Поэтому-то «Равнодушные» Альберто Моравиа очень быстро стали восприниматься прогрессивно мыслящей частью итальянского общества как роман сатирический и антифашистский. И с каждым годом господства дуче и его присных эта антифашистская тональность звучала все явственнее, хотя сам Моравиа позже признавал, что не ставил себе целью разоблачать социальную систему фашизма. Тем не менее та затхлая духовная атмосфера, которая почти физически ощущается при чтении «Равнодушных», имеет совершенно определенные приметы времени, она порождена именно эпохой фашизма, когда равнодушие и примиренчество стали равнозначны духовному предательству, капитуляции перед грубой силой и философией жестокости.
В самом деле, оба молодых героя «Равнодушных» пытались как-то отринуть от себя окружающую общественную действительность. «Этот мир, карикатурный, омерзительно лживый, принадлежит матери, а мне в нем нет места», — думает Микеле. Он обманывает сам себя: многое в его характере свидетельствует о том, что он — неизбежное порождение этого мира, картина которого была бы неполной без его душевной драмы. И закономерно то, что он в конце концов в состоянии к нему приспособиться. В этом немалую роль играет материальная сторона дела. Если для Мариаграции и Лео владение виллой — ставка, козырь в их любовной игре, давно ставшей сделкой, то и для Микеле перспектива денег, легкой, беспечной жизни, полной удовольствий, внезапно окрашивает мерзавца Лео в цвета добросердечия, бескорыстного приятельства. Микеле готов отказаться от мести, когда мать сулит ему деньги и покровительство этого негодяя. Карла, мечтающая о «новой жизни», тоже готова приспособиться к браку с Лео, поскольку он принесет ей наряды, балы, путешествия. И хотя девушка сознает неприглядность своего поведения, она невольно прикрывает свою капитуляцию нехитрой жизненной философией самого Лео: «Не нужно все принимать близко к сердцу, все так просто». Что же касается Микеле, то он во имя денег, доходного места уже предал Карлу в сердце своем: ведь он, по собственному признанию, был морально готов к тому, чтобы предоставить Лео свободу действий в отношении Карлы, если в качестве компенсации тот поможет ему устроиться в жизни. И он чувствует себя сообщником Лео, хотя бы только в мыслях. Получается, что молодые герои, с их сложным и противоречивым внутренним миром, с тонким психическим складом, предают лучшее в самих себе, смиряются с Лео, с его примитивностью и подлостью. Для него-то не существует никаких сложностей, он кичится этим и потому особенно страшен, ибо он — хозяин жизни, и с легкостью навязывает брату и сестре свою волю. Торжествующий хам в одежде светского человека — ведь такими и были «столпы фашизма», перед которыми пасовали те, кто не находил в своем равнодушии сил для отпора.
Эта социальная преступность безразличия и приспособленчества была с предельной убедительностью раскрыта писателем в его романе «Конформист», написанном вскоре после окончания второй мировой войны. Герой книги «приспосабливается» уже не только к среде и ее моральным нормам, но и к политическому строю фашизма, к его аппарату подавления и угнетения, непосредственным слугой которого он становится вследствие душевного холода и нравственной неразборчивости. Тут надо бы по справедливости добавить: и вследствие сексуальной неполноценности героя, поскольку в этот период Моравиа все более подчиняется фрейдистской теории о всесильности полового начала. Однако, несмотря на этот перекос, общность социально-психологического происхождения «конформиста» и героев «Равнодушных» несомненна. К такой концепции писателя, несомненно, подвели сами исторические события: Сопротивление, бескомпромиссная борьба против фашизма — борьба, в которой активное участие приняла итальянская интеллигенция, нашедшая в этой борьбе духовное спасение, выход из равнодушия.
Итак, развязкой романа «Равнодушные» был крах попыток изменить жизнь, примирение с бесцельным существованием, откровенное приспособленчество. Результатом такой жизни для обоих героев будет неудовлетворенность, отчуждение и тоска, приступы которой и Карла и Микеле уже испытывали. Это — безысходность и горечь, духовное отупение и бесчувственность, механическое прозябание. Так уже на страницах первого романа Моравиа возникает одна из ведущих тем последующего творчества писателя — тема тоски или скуки. Она достигает своего апогея в нескольких послевоенных произведениях, прежде всего в романе 1960 года, который так и называется — «Скука». Роман этот имеет принципиальное значение для нынешнего периода творчества Моравиа, и итальянская критика рассматривает его опять-таки в сопоставлении с «Равнодушными».
Процесс морального распада, всеубивающего равнодушия, разъедавшего Микеле, теперь, в процветающем и бездуховном «обществе потребления» доходит до такой степени, что герой «Скуки», художник Дино утрачивает не только душевные порывы, но и способность художественно воспринимать и отображать окружающий мир, природу. Дино отчетливо сознает, что его «скука» порождена безраздельным господством денежных отношений, фетишем механической цивилизации, отнявшей у него первозданность ощущений. Нечто подобное испытывал и Микеле, который говорил, что чувствует себя «ограбленным материально и морально». Автор однажды говорит, что Микеле «хотел бы жить в честные времена, вознестись в сферу высоких чувств, но оставался пленником своего времени и этой недостойной жизни». Таким образом, связь между душевной опустошенностью и бесчестными временами Моравиа констатировал уже в конце 20-х годов, что доказывает его социальную зоркость. Одна эта фраза могла бы опровергнуть все попытки рассматривать новаторство Моравиа в этом романе только как мастерство формы.
Дино из «Скуки» уже не мечтает о «чистой любви», о «честных временах». Он ощущает себя пленником общественного уклада, которому не суждено измениться. Тоска Микеле содержала в себе попытку что-то изменить в себе самом. Скука Дино беспросветно холодна и безнадежна; она проникнута скепсисом, в ней нет места иллюзиям. Единственное отвлечение от этой скуки — секс, чисто физическое наслаждение, поскольку Дино считает духовное возрождение пустой иллюзией. Только тяжелая травма, полученная в автомобильной катастрофе, когда Дино подсознательно искал смерти, помогла художнику, вернувшемуся к жизни, вновь обрести способность увидеть за окном дерево в его материальной плоти и понадеяться на то, что он когда-нибудь сможет нарисовать его.
И, наконец, еще одна тема, идущая от «Равнодушных», занявшая в современном творчестве Моравиа значительное место. Уже Карла с ужасом и внутренним протестом ощущала себя вещью, которой распоряжаются другие. «Разве я вещь или дрессированный зверек?» — С возмущением говорит она брату, узнав, что он готов был продать ее Лео. Но попытка Карлы избрать новый путь в жизни обернулась лишь тем, что она продала сама себя, все же стала «вещью» Лео и будет влачить то же пустое и механическое существование, которое было уделом ее матери.
Эта тема «овеществления» человека и автоматизации житейских будней буржуазного быта нашла выразительное воплощение в ряде новелл Моравиа, например, в сборниках «Автомат» и «Рай». Особенно интересно сопоставить с «Равнодушными» именно этот последний цикл рассказов, где перед читателем проходит вереница судеб современных итальянских женщин из богатой, обеспеченной среды. Все они «вещи», все — рабыни денег, фальшивых отношений, созданных этими же деньгами. Из их семей исчезли подлинные человеческие чувства, в домах царит ложь, обман, скука. Их мужья глупы, подлы, ленивы и развратны, их дети жестоки и равнодушны к родителям, с которыми не имеют и не желают иметь ничего общего. Сами эти женщины стали беспомощными и нервическими самками, они никудышные жены и матери, внешние обязанности которых они механически исполняют, или притворяются, что исполняют. Иными словами, вся их семейная жизнь развивается с теми или иными отклонениями по той же схеме, которую рисовала себе Карла, думая о браке с Лео.