лазами. Как так? Куда же они? Бросили ироды! - А ить верно, вахлак энтот сказал, - вздохнул во всеуслышание Фрол. - За барей идём головы класть. - Какие баре, дурак? - секанул озлобевшим взглядом Прокоп. - Мы Отечество призваны защитить, ополченье народное, как в одна тыща шестьсот одиннадцатом! Иль скажешь, князь Пожарский с Козьмою Мининым, тож за баринов воевали? - Так энто когда было... - пробормотал растерявшийся Фрол. - А то и сейчас! - назидательно воздел палец Прокоп. - Когда Отечество в опасности, все обиды забудь, испокон веку так на Руси повелось! Голос старика утонул в тревожном рокоте барабанов и пронзительном пении флейт. По русским полкам прошла едва заметная дрожь. На другом конце поля появились шеренги солдат. Конные упряжки снимали орудия с передков. Походные колонны разворачивались и готовились к бою. Реяли на ветру сине-бело-красные стяги, с навершиями в виде хищных орлов. Хранцузы, - обмер Пантелейка и крепче сжал короткую пику, волосы на руках встали дыбом и покрылись гуськиной кожей, вдоль хребта пробежал холодок. Ополченцы осенялись крестным знамением, тихонько молились. - Бах! Бах! - батарея на пригорке окуталась клубами белого дыма. В ответ заговорили французские пушки. Над головой злобно вжикнуло ядро. Пантелейка присел по-заячьи, и тут же пристыжено встал. Французы били по центру русских позиций, туда, где щетинились штыками линейные полки. Пехота в синих мундирах вступила на золотое от соломы поле, надвигаясь неотвратимо и грозно. - Приготовиться к атаке! - зычный крик полковника подхватили унтер-офицеры. - В атаку, арш! - срывающимся тенорком заголосил подпрапорщик Измайлов, совсем ещё безусый шестнадцатилетний птенец. Выдернул шпагу, путаясь в перевязи и странной, дёрганной походкой, пошёл на врага. Он не оглядывался. Ополченцы застыли на миг, и пришли в слитное, порывистое движение. Первый шаг дался с трудом. Второй легче. Крепкие, мужицкие ноги, привыкшие к плугу, уверенно и мерно ступали в рыхлую землю. Захрустели под ногами черенья скошенной ржи. Издревле поле это было кормильцем, а теперь придавало им сил. Полыхнула и затрепетала белая хоругвь со святым Георгием Победоносцем. - Отче наш, Иже еси на небесях! - молитва понеслась впереди и загремела, подхваченная тысячью глоток. Заорал и Пантелейка, вытягивая торжественно: - Да святится име Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Во рту пересохло. Сердце рвалось из груди. Французы ближе и ближе. Пантелейка, за мелькающими впереди спинами, видел чужие, сосредоточенные, усатые лица. - Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим, Ополчение ускоряло свой ход. - и не введи нас в напасть, но избави нас от лукавого: яко твое есть царствие и сила и слава во веки. Аминь! Французы остановились под барабанную дробь. «Сейчас вдарят» - понял Пантелейка, испуганно жмурясь. Лишь бы успеть добежать. Осталась сотня саженей. Грянула ружейная трескотня, навстречу ополчению сыпанул рой рассерженных пуль. Мужик перед Пантелейкой споткнулся и упал. Понеслись крики раненых и умирающих. - Строй не ломать! - крикнул бледный как полотно подпрапорщик, его резко развернуло и опрокинуло, мундир на груди мок в брызгающей цевкой крови. Остекленевшие глаза, уставились в небеса. Повторный залп внес опустошение и сумятицу. Ополченцы сбились овечьей отарой и тут, из дымных клубов, вырвалась французская кавалерия. Земля пошла ходуном. Нестерпимо и кровожадно блестели поднятые клинки. Пантелейка попятился. Казалось ему, каждый всадник скачет именно по его грешную душу. Ополченцы дрогнули. - Бежим братцы! - истошный крик перекрыл нарастающий топот копыт. - Спасайси! Ратники повернулись и побежали, спотыкаясь, падая, и сбивая друг друга. Фрол, с обезумевшими, лезущими из орбит глазами, натолкнулся на Пантелейку, дёрнул за плечо и заорал прямо в лицо, разя чесноком и гнилыми зубами: - Тикай, едрить тя! Посекут всех чичас! Пантелейка вышел из ступора, бросил копьишко и рванулся, что было сил. «Не уйти, не уйти», - чёртом прыгала в голове страшная мысль. Кавалерия врезалась на полном скаку. Удар был страшен. Засвистели сабли и палаши. Падали люди. Пантелейка бежал, не оборачиваясь, спиной чувствуя скорую смерть. Французская конница увязала в мечущейся, воющей от страха толпе. Драгуны азартно гонялись за ополченцами, топтали конями и рубили, рубили, рубили, превращаясь в лишившихся разума, пьяных от крови чертей. Следом гурьбой валила пехота, добивая раненых, и выходя основной части русского арьергарда во фланг. Кучка ополченцев сбилась около хоругви и была втоптана копытами в красную, тёплую грязь. Пантелейка, задыхаясь и сопя, дёрнулся в сторону леса. Навстречу, со стороны отлогих холмов, с гиком и свистом выметнулась русская конница. Впереди, низко пригнувшись к гриве, летел генерал Краснов. За ним, чуть приотстав, рвались в намёте донцы. Упали наведённые пики. Французы, увлечённые погоней за ополченцами, подставили бок. - Ура! Ура-а! Сарынь на кичку! Круши-и-и! Топот за спиной нарастал. Пантелейка заорал, и сиганул в неглубокую яму, заросшую бурьяном и сорной травой. Сверху хряснуло, захрипело, на Пантелейку свалился распластанный труп. Скорой тенью мелькнуло конское брюхо, соскользнувшее копыто осыпало край. В следующее мгновение над ямой, с лязгом, рёвом и грохотом, сшиблись кавалерийские лавы. Резанул сырой стук железа, истошный визг лошадей, матерные крики, чужая непонятная речь. У Пантелейки насквозь промокла спина. Сунул руку, вляпался в кровь. Он забился, засипел с трудом отвалив мертвеца. Фрол. Французская сабля рассекла соседа у пояса, из живота, пузырясь и разбухая, лезли синюшные потроха. Схватка откатилась. Пантелейка осторожно высунулся. Казаки опрокинули и стоптали врага, бой распался на череду скоротечных, яростных рубок. Французская конница отступала, застигнутая врасплох. Донцы разили в спины, окружали отдельные группки, в упор стреляли из пистолей, низали на пики. Поле покрылось телами. Обезумевшие кони волокли застрявших в стременах мертвецов. Французская пехота попыталась построить каре, не успела и лопнула, уступая напору донцов. Люди метались в хаосе и дыму, русские и французы смешались. Совсем рядом, генерал Краснов, с жутким, забрызганным юшкой лицом, полоснул наотмашь драгуна. Градом посыпались ядра. Одно ударило в бок генеральского, белоснежного жеребца. Конь протяжно заржал и опрокинулся, подминая всадника. К нему бросилась французская солдатня. Пантелейка сдавленно зарычал и рывком вылез из ямы. Не думал он в тот момент о себе. Солдат замахнулся на генерала штыком. Пантелейка подскочил в три гигантских прыжка, и вложил в удар всю свою мужицкую силу, всю свою ненависть. Весело звякнувший кистень раскроил французскую голову, пробив череп как спелую тыкву. Ещё одного успел перетянуть вдоль спины, прикрыл генерала собой, заорал озверело, с воем раскручивая кистень: - Подходи по одному, ужо угощу! Был Пантелейка страшен, с ног до головы измызганный кровью и грязью, простоволосый, с перекошенной мордой. Французов осталось двое, они быстро пришли в себя, и полезли, обходя с разных сторон. «Лучше бы в яме сидел», - подумалось Пантелейке тоскливо. Резкая боль ожгла левую руку, отмахнулся не глядя, и не попал. Вот и смертушка... Хрясь! Подскочивший сбоку всадник ударил саблей. Француз захлебнулся багровой жижей, захрипел разрубленным горлом. Второй завизжал и успел отбежать на десяток шагов, прежде чем казак, бросивший галопом коня, смахнул ему голову и половину плеча. Пантелейка обмяк, в беззвучных рыданиях, руки тряслись, кистень, облепленный кровью и волосами, налился невиданной тягой. Казак вернулся, спрыгнул с седла, бросился к генералу. Краснов ворочался под тушей, выплёвывая алую пену. Из раны в лошадином боку жутко топорщились рёбра, краснело голое мясо. - Помогай, чего встал? - окрысился казак, тот самый, чубатый насмешник. Вместе приподняли коня, вытащили Краснова. Пантелейка утробно сглотнул. Левая нога генерала волочилась на порванных сухожилиях и тоненькой полосочке кожи. Кровь хлестала ручьём. Генерал попытался подняться, обмяк на руках и прошептал: - Что наши? - Бьют французов! - отозвался чубатый. - Дай Бог, - едва шевеля губами обронил Краснов и провалился в беспамятство. - А ну разошлись! - подоспевшие офицеры оттолкнули Пантелейку, захлопотали вокруг. - Иван Козьмич! - Лекаря живо! - Лекаря! Пантелейка, пошатываясь, отошел в сторону. Его мутило от пережитого страха, изувеченных трупов и приторного, медного запаха пролитой крови. - Эй, а ну погодь! - чубатый догнал, пытливо заглядывая в глаза. - А ты парень хват, не спужался, настоящий казак! - Да чего там... - засмущался Пантелей. - На-кась держи от меня! - донец стащил с головы лохматую шапку, нахлобучил Пантелейке, тот и опомниться не успел. Коротким свистом вызвал коня, прыгнул в седло и лихо гикнув, унёсся к своим, добивать бегущих французов. Пантелейка неверяще рассмеялся, трогая шапку за жесткую, баранью махру. Стоял он среди бескрайнего поля. Не было на том поле холопов, генералов и казаков. Были ратники земли русской. Равные среди равных. Победно и скорбно ревела полковая труба. Бледный, ещё больше постаревший капитан Яхонтов хромал среди тел. Двенадцатый полк московского ополчения, выманивший на себя французскую кавалерию, полёг почти весь. Корпус генерала Карла Сиверса, ведя арь