Экспансионистская операция под названием «Вселение Раи к Ааду»
(кодовое название: «Вторжение») осуществлялась следующим образом.
После заполучения документа о заключении брака Рая немедленно показала имеющуюся в нём запись святому отцу. Узрев штамп-стигмат, святой отец вынес приговор: он не имеет более права держать в стенах вверенной ему кирхи полноценную половину полноценного автохтона.
Таким образом, состоялось изгнание Раи из лона одной, отдельно взятой церкви. Рая оказалась как бы на улице.
Драма бездомности в данном случае была, прямо скажем, сильно раздута. Пастор, конечно, Раю не выгнал, он только имитировал изгнание из рая – и он, к его чести, ещё долго не отторгал бы Раю от неоскудевающих сосцов церкви, ведь это невестка именно его, пастора, подкупленная-ублажённая райскими улыбочками, исходившими от целеустремлённой беженки, познакомила её со своим дальним родичем,
«хорошим человеком». И в том случае, если бы Рая собственноручно не подбивала бы пастора срочно лишить себя крова (а дождалась бы вида на жительство, затем нашла бы работу и сняла бы себе независимое жильё), пастор, конечно, потерпел бы Раино присутствие ровно столько, сколько это нужно было бы самой Рае.
Но Рае нужно было совсем другое. И пастор, рудиментарным житейским чувством, вполне догадывался, что именно. Будучи на стороне Раи (её рахат-лукумные улыбки не просто сулили, но воплощали райское наслаждение – совсем как шоколадка «Баунти», то есть делали это куда предметней и убедительней, чем могла бы сделать проповедь самого же святого отца), пастор одной рукой как бы выселил её на улицу, а другой немедленно призвал к себе свою невестку – с тем расчётом, чтобы та взялась Ааду названивать – и его, Аада, увещевать.
Пастор вкупе со своим святым семейством уже был проинформирован, что данный брак Аад считает фиктивным и что именно фиктивность являлась базисным условием брачевания, но, видимо, святое семейство сочло: а чем чёрт не шутит? Тьфу, сатана, изыди, грех, грех – имелось в виду: чем только не одаривает нас всемогущий Господь?
Невестка пастора взялась внушать Ааду, что всё это- сугубо временно, временно, временно – и, в целом, смысл этого внушения не сильно расходился с проповедями святых отцов, где безустанно подчёркивалось, что и сама наша leven-лихоманка, со всеми её топотами-хлопотами, притопами-прихлопами и даже развесёлой присядкой
– явление принципиально временное. Ну, скажем, как корь. Немножечко полечиться. Но, главным образом, перетерпеть.
И Аад, несмотря на свой природный и профессиональный скепсис (по образованию он был философом), как-то совсем по-детски попался. То есть пустил троянского коня (великоросского происхождения, малоросской дрессуры) непосредственно к себе в дом-крепость.
Остальное было делом техники.
Эта часть, которую мы целомудренно именуем «техникой», сработала, правду сказать, тоже не сразу. Ну, сразу-то – только что бывает? Вот именно. А тут речь о сакральном единении Иня с Янем, на чём и зиждется мир по опечатке Господа Бога.
Для начала Рая проспала целый год в кухне Аада на надувном матрасе для водных развлечений. Уже в середине ночи матрас, как правило, сдувался, сдавался – и превращался в плоскую прорезиненную тряпку.
Но, благодаря этой тряпке, Рая спала не на голом полу.
Узнала я об этих интимных подробностях Раиного постоя – от неё же по телефону. Но и в вопросе эксплуатации телефона образовался своеобычный нюанс.
Аад запретил Рае отзываться на телефонные звонки. Ясное дело: эта приблудная подселенка с легитимными документами фиктивной жены не должна была отпугивать и без того недружные ряды Аадовых поклонниц.
(Таких дур было немало: Аад был смазлив – капризно-слащавой красотой оранжерейного нарцисса. Не будучи набобом, умеренным бабником он всё-таки был.) Тем более Рая не имела никакого права дать повод его главной пассии – трёхкратной мамочке из сопредельной страны – засомневаться в верности Аада.
Таким образом, когда я звонила Рае, процедура протекала следующим образом. Сначала раздавались 10 (десять) гудков, затем – словно кто-то спускал курок револьвера – слышался сухой щелчок, и вот тогда аппарат, скрипучим, врождённо-старческим голосом Аада (который как нельзя лучше соответствовал этой адской машинке), сообщал, что, да, дескать, говорит телефонный автоответчик Аада ван дер Браака. Затем звучала партита Баха, под которую Аад назидательно мелодекламировал какой-то стишок, – и только после этого раздавался освободительный писк-сигнал записывающего устройства. Тогда наступала моя очередь заявить о себе. И я принималась во всю глотку орать: «Рая!! Рая!!
Рая, это я!! Возьмите, пожалуйста, трубку!!!»
Поскольку орал не кто иной, как я, то есть женщина, которая уже не могла охладеть к Ааду больше того, чем была охлаждена изначально, да к тому же одна из свидетельниц, которых в мыслях он убирал
(убивал) многократно, а в реальности – вот поди ж ты попробуй, – телефонную трубку Рае взять позволялось. (Такую категорию звонков
Аад, конечно, предусмотрел.)
Но в пределах досягаемости Рая была далеко не всегда, поскольку активно моталась по чужим квартирам с целью драить унитазы, раковины, ванны и ванные, полы, окна, кухонные плиты, а также: пылесосить полы – ковры – лестницы, а также: ухаживать за растениями и домашними животными, а главное: выслушивать ужасающие в своём занудстве медико-фармакологические саги пенсионеров.
Но – ничего не поделать. Сладкая-пресладкая карамельная улыбочка
Раи, которая лучезарилась на её физиономии незакатно, то есть застыла, словно приклеенная, отверзала уста даже обезъязычевшим паралитикам.
Примерно через год Аад повысил Раю в ранге. Причин этого факта я не знаю, но суть его состояла в том, что Рае было уже позволено брать телефонную трубку в случае любых звонков. Такое частичное восстановление в правах после полного в них поражения можно объяснить спорадическим обострением великодушия у того, кто был попросту взят измором, – почему нет?
Хотя не исключаю, что Рая, по совету наиболее продвинутых жён Клуба, на досуге нет-нет – да и зашёптывала куриное яйцо (семьсот семьдесят семь заклинаний ежедневно, в течение семи дней); крестообразно мазала его своей менструальной кровью третьего дня; посыпала пеплом срамных (лобковых) волос Аада, снова зашёптывала (см. выше); затем мочилась на него утренней мочой, орошала утренней же росой; затем, под первой звездой, натирала его голодной своей слюной, а также седьмой по счёту левосторонней слезой, – и, наконец, в пятницу, с вечерней зарёй, закапывала яйцо на кладбище, в семидесяти шагах на запад от крайней детской могилки.
В любом случае – прорыв произошёл немалый, согласитесь.
А вскоре я узнала (от неё же, по телефону), что восстановление в правах пошло даже шире, чем мне сообщалось первоначально.
Оказывается, Рая уже спала с Аадом. Ненавижу этот глагол в его
переносном значении – звучит, на мой взгляд, ещё мерзопакостней, чем фраза «она в интересном положении», или «она облегчила свой нос», – но упомянутый глагол стоит здесь в своём наипервейшем значении: она именно что спала. По крайней мере, пыталась уснуть.
Ещё конкретней: если Рая и пребывала в объятиях, то исключительно
Морфея.
Бог весть, почему Аад позволил ей взойти на его королевское ложе.
Возможно, Рая плодотворно поскулила, что на полу может застудить себе почки, придатки, гайморовы пазухи, межрёберные нервы – ну и так далее – или подобного рода медицинские прецеденты уже имели у неё место. (А платить по страховке – Ааду.)