Долго ли, коротко ли, но через полгода телефонный голос Аада говорил следующее: «Здравствуйте. Говорит автоответчик семьи ван дер Браак.
Пожалуйста, оставьте ваше сообщение для Аада, Раисы или Йооста».
Я оценила посильное остроумие Аада. Но всё-таки я не смогла понять его расчёта: в корнелевской борьбе между долгом и сердцем – точнее сказать, в борьбе между жизнью и кошельком – победил, что не странно, кошелёк. Странно другое: видимо, Рая тотально зомбировала озабоченные (укреплением обороны) мозги Аада, если смогла провести и закрепить там мысль, что произведение ребёнка на свет обойдётся куда дешевле, чем его уничтожение в материнском чреве.
«Дешевле» (goedkoper) – это, конечно, магическое (даже парализующее) сочетание букв для автохтонов Низких Земель. На это словцо их можно ловить – ну просто как тупорылых карпов на хлебный мякиш. Так что зачарованный Аад словно упустил из виду двухэтапность процедуры, где непосредственно роды – от первых схваток до плодоизгнания – занимают максимально восемнадцать-двадцать часов, а вот пестование-воспитание
(именно эту часть проекта Аад как-то и не учёл!) – восемнадцать-двадцать лет.
Прикиньте. Причём это как минимум.
И то – исключительно в странах Первого мира.
А неизвестно, в какой по счёту мир может закинуть человека изобретательный рок.
Но – кто старое помянет, тому… обвинения, шишки на голову и приключения на его глупую задницу. Как сказал известный режиссёр, счастье – это хорошее здоровье и плохая память.
…Через четыре года они чинно-мирно шли из детского садика. Впереди семенил Йоост, с противным грохотом везя на верёвочке игрушечную машинку. Чуть сзади него, как-то отдельно ото всех, неторопливо шёл
Аад с мечтательно-отрешённым выражением по-семейному располневшего лица, которое, как водится в таких случаях, приобрело черты туповатой барственной вальяжности. Рядом с ним – затравленно, вся настороже, клала-выкладывала большие свои стопы верная Рая, с заботою кошки глядя на сына и с озабоченностью – на супруга. На лице
Раи, как всегда, была чётко позиционирована её сахарно-карамельная лучезарность, которая, засахарившись под воздействием времени, воздуха и перепадов температур, словно окаменела.
18Вот, отпускаю шпильки по поводу чьего-то беспамятства, а сама забыла такой яркий период Раиной жизни, как токсикоз первой половины беременности. С присущей ей «положительной установкой» на всё сразу
– установкой, при которой любые явления жизни всеми правдами – и, главным образом, неправдами – подгоняются под единственный ответ задачника («Всё будет хорошо!.. всё будет хорошо!..»), Раиса, конечно, подтащила под свой токсикоз «позитивную» идейную базу: оказывается, её организм, прежде чем принять святой венец материнства, очищает свою карму от грехов прошлого. В том числе от грехов предков вплоть до Адама. То есть: чем сильнее выворачивает, тем лучше!
Грехами, в конкретном, сиюминутном выражении, были: гречневая каша, пельмени, солёные огурцы, халва, конфеты «Мишка на Севере», жареные семечки – всё то, что Рая с исступлённым упорством покупала в русском магазине «Озорные лапти» (особенность её токсикоза заключалась в том, что она была в состоянии потреблять только русские продукты; данный медицинский, а может, и политологический казус обеспечил бы соответствующему учёному, полагаю я, Нобелевскую медаль). Все эти продукты были словно бы предметным воплощением
Раиных грехов, потому что именно они, едва поглощённые, тут же, прежним путём, выходили наружу. Процесс очищения кармы проходил у
Раи круглые сутки, с очень короткими перерывами на сон – перерывами настолько короткими, что Аад, который ни разу не оскоромил своих дланей, дабы внести свой вклад в семейное хозяйство, по ночам орал на беременную жену: что, корова?! что, раковая сука?! Опять тебя выворачивает?! Я же должен спать!! Мне же утром на службу!! Когда же, боже мой, это кончится?!!
И Рая снова перебралась на свою воздушную подстилку в кухне. Но на сей раз она дальновидно утеплила её разнообразным тряпьём, которое, в целях свивания ею гнезда, натаскали в хлопотливых клювах товарки по клубу «Русские Присоски».
Днём она разговаривала по телефону, к которому у неё уже был полностью свободный доступ (не сразу Москва строилась); телефонная трубка торчала из её шуйцы победно, как жезл; десницею придерживала она на коленях металлическую миску с горячими свиными пельменями; у стоп Раисы жертвенно ждал своей минуты пластмассовый тазик. Рая говорила по телефону, скажем, – здравствуйте, ой, сейчас только пельмень съем! – запихивала пельмень «прямо в пельку» (как любовно именовала это отверстие её мамаша); далее абонент вынужден был прослушать целую гастроэнтерологическую увертюру к ожидаемой алиментарной сюите – увертюру, состоящую из звуков пережёвывания пищи, её заглатывания, многосложной отрыжки, мощных рвотных спазмов, стонов, непосредственного плеска чего-то жидкого (абонент, к счастью для себя, не видел, что почти не изменённые кусочки пельменей выскакивали при этом у Раи даже через ноздри), после чего Рая громко, основательно чихала – с завершающим всхлюпом и всхлипом – затем сморкалась, утирала нос-рот, глубоко вдыхала, говорила: о, проклятый! Ишь, назад выскочил! а вот сейчас запихну другой!..