В это время один из детей Аадовой племянницы, мальчик лет четырёх, вбежал в гостиную, держа в руках красно-синий мячик, – и тут же мячик выпустил, обомлев от странной интонации… смешного языка… А вдруг это Чёрный Пит звонит?!. Чтобы заранее узнать, какие подарки привезти через полгода?! Малыш ринулся к телефону.
Я перехватила его за метр до телефонной трубки. На протяжении последующей рецептурно-кулинарной фиоритуры мои руки, как две змеи, крепко обвивали тело мальчишки, который орал и вырывался с суммарной силой Лаокоона и обоих его сыновей. В гостиную заглянул Аад и, сделав усиленно-страдальческую физиономию, а также энергично кивнув, дал мне тем знать, что я поступаю правильно – и должна продолжить в том же духе. После чего он скрылся в своём кабинете, где его ждали несколько человек с похорон.
…– Значит, так. Покупаешь это, говядину на косточке… обязательно хороший кусочек бери… Свинину не бери, твой есть не будет, он же, это… как еврей у тебя… (Смешок). Залила его, значит, в кастрюлечке водичкою, не багато воды, только залей, довела до кипения – и вот варишь на сла-а-беньком таком огонёчке хвылыночек сорок – сорок пять… Ну, бурячочек подбери – ни большой, ни маленький… средненький такой… штучки две-три… (В сторону:
«Почекай, почекай!») Ой, Рая, это! Я потом ещё позвоню… твой батька зовёт… там фильм… с этой, как её… ну, ещё в этой комедии… ну, как его… про таксиста и проститутку… (В сторону.) Да сейчас я, сейчас! вот пристал!.. Рая, ты мне скажи: ты хоть волосы на ногах себе броешь? После четвёртых-то родов могут си-и-ильно волосы на ногах пойти… С головы повыпасть, а на ногах пойти… Ты от матери-то проблем не ховай… Всё! перезвоню!..
В это время я чуть не вскрикнула. В воздухе мелькнуло Раино лицо. В нём было что-то незнакомое, чему я не знаю названия. Знаменитой улыбочки – не было.
– Was het Zwarte Piet die gebeld heeft?! [5]- сердито спросил меня освобождённый мальчик.
– Nee lieverd… Het was geen Zwarte Piet…
– Wie dan wel? [6]
Я пожала плечами, развела руками, выразительно подняла брови: geenid?e.[7]
– Wat voor taal was het?..[8] – не отставал ребёнок.
Мне почему-то захотелось сказать: это был язык далёкого острова
Мапуту… Но я сказала правду, как взрослому:
– Het was de Russische taal. Bijna.[9]
3Письмо Второго брачного свидетеля Ааду ван дер Брааку
(перевод с нидерландского)
«Господин ван дер Браак!
Поскольку после смерти Раи мои с Вами отношения сами собой прекратились, я решила прибегнуть к письменной форме, чтобы изложить некоторые факты, касающиеся Вашей бывшей жены.
Эти факты, я уверена, совершенно Вам не известны. Или они известны
Вам в той малой степени, которая не позволит отцу четверых детей воссоздать для них портрет умершей матери.
Единственное сомнение, которое меня беспокоит, – это степень Вашего к моему рассказу доверия. Будучи философом, да и попросту „взрослым человеком“, Вы, возможно, заключите нечто вроде того, что не существует единой истины – равно как и единого человеческого образа.
Это положение я не собираюсь оспаривать. Я только обозначу свою точку зрения. Хотя я собираюсь дать не только свою оценку некоторым проявлениям Раиной натуры, но перечислить именно факты.
Вы скажете: факты – такой же блеф, как и всё остальное: перчаточка, ловко выворачиваемая свидетелем (историком) в угоду осознанной или бессознательной лжи. И потом: что значат „голые факты“, если мы не знаем – и никогда не узнаем – их подоплёки?
А на это я отвечу: господин ван дер Браак, пожалуйста, не втягивайте меня в дебри пустопорожней схоластики. Ибо речевые навыки у меня развиты не хуже, если не лучше Вашего, – и Вы это отлично знаете.
Тем не менее, я прошу простить мне это агрессивное, явно неполиткорректное вступление. Такой тон отчасти вызван тем, что это
– единственное письмо, которое я Вам пишу. Я не буду вступать с Вами в дискуссию, если Вы откликнетесь. Наши отношения, повторяю, пришли к естественному концу. И потому в данном письме я должна предугадать
Ваши возражения и заранее их отмести.
Начну не в хронологическом порядке, а с тех фактов, которые самостоятельно встают в первый ряд.
…Когда меня, превратив в мешок костей, а затем в гипсовый кокон, сбил, на полном ходу, „мерседес-эскорт“, – когда меня, как подержанную вещь, в течение долгих месяцев перетаскивали с операционного стола – на койку – и снова на операционный стол, затем на каталку, на инвалидную коляску – и снова на операционный стол, а я была тогда без языка, без документов и без единого цента в кармане, – моим единственным посетителем была Рая.