Тому доказательствами были (хотя он, собственно, ничего и не скрывал) оплывшие свечи в бутылках, полная раковина немытой посуды
(с явным преобладанием рюмок), книга «Misdaadenstraf»[2] на диване, окурки на полу – и, на письменном столе, забытые (а то и оставленные на память) кружевные женские трусики.
Она же, благословенная и отчасти даже непорочная невеста (если принять во внимание аспект сугубо онтологический), продолжала пребывать в среде международных бомжей и местных наркоманов, а именно: в закутке два метра квадратных, принципиально не разговаривая с напарницей по койке – и бурно всхлипывая по ночам в грязноватую подушку. Почему всхлипывая? А как вам нравится этот антураж – этот, с позволения сказать, пейзаж после битвы – оплывшие свечи в бутылках, полная раковина немытой посуды (с явным преобладанием рюмок) и, главное, – забытые (а то и оставленные на память) кружевные женские трусики?
И вот – звонки к маменьке в далёкий Киев, рыдания в трубку. А маменьке – нет бы напомнить дочери о фиктивной сущности её будущего брачного договора, нет бы поговорить о сияющих перспективах новой жизни на новой земле, нет бы сориентировать дочь по части образования и, кстати сказать, самоуважения – нет: красавица-мама, на свою и дочкину беду, выросла-вызрела под зловещей сенью литературы для народа, а в той изящной словесности образ женщины,
жены из народа (с кем наша героиня должна была бы себя идентифицировать), – оказался надолго закреплённым в таковых картинках:
…«Красная от водки, езды и солнцепёка Дарья выскочила на крыльцо, обрушилась на бежавшую из стряпки Дуняшку:
– Где Петро?..
– Не видала.
– К попу надо бечь, а он, проклятый, запропал.
Петро, через меру хлебнувший водки, лежал на арбе, снятой с передка, и стонал. Дарья вцепилась в него коршуном.
– Нажра-а-ался, идолюка! К попу надо бечь!.. Вставай!
– Пошла ты! Не признаю! Ты что за начальство? – резонно заметил тот, шаря по земле руками, сгребая в кучу куриный помёт и объедья соломы.
Дарья, плача, просунула два пальца, придавила болтавший несуразное язык, помогла облегчиться. Ошалелому от неожиданности, вылила Петру на голову цебарку колодезной воды, досуха вытерла подвернувшейся под руку попоной, проводила к попу».
Мораль сей басни, пересказанной мамашей своими словами, состояла не в том, что надо-де уметь пособлять женихумужу облегчаться (во всех отношениях, ты меня поняла, доча?), – оставаясь при том молодой, красивой, нарядной. Эссенциальный состав родительского назидания заключался совсем не в том – тем более, что нидерландский жених – мамаша представляла себе это слабо – вовсе не пил, притом не будучи даже зашитым.. То есть если пил, то бишь пригублял – например, на всяких там корпоративных сабантуйчиках, – то уж всяко не на известный мамаше манер, а как именно – замучаешься объяснять.
(Раиса и не объясняла.)
Соль мамашиного назидания состояла, однако, в следующем: дочь, посмотри на себя! Конечно, у мужика по всему дому кружевные трусики валяться будут! Вот ты утром и вечером регулярные пробежки вокруг парка делаешь?! Нет. У тебя ведь три килограмма лишнего веса!! А творог по утрам на лицо ложишь? Нет. И не забудь, что у тебя одна грудь больше другой – ты за бюстгальтером-то следишь? вату, где надо, подкладываешь?.. А что у тебя большая стопа – помнишь? Такая ножища – ой-ёй-ёй! – и с этим ничего уже не поделать! Думаешь, мужчине приятно смотреть на такую ножищу от женщины? А уши? У тебя ж такие огромные уши, что боже мой! Полностью за своим папашкой взяла!
Ты хоть волосами-то их прикрываешь? А массаж лица? А фруктово-ягодные маски? А брови не забываешь подправлять? А там ты аккуратно броешь?.. А под мышечками, доча?.. А ноги?.. А спираль ты уже вставила – или хочешь у мужа своего на нервах играть?..
Ну и так далее.
И вот – дочь рьяно бросается воплощать в жизнь материнские заветы. А наивный жених, сознавая себя стопроцентно фиктивным (и потому – занебесный эльф! – даже не подозревая, какие на него расставляют силки), укладывает в чемодан «три килограмма презервативов»
(констатация уязвлённой невесты) -и безоблачно отбывает в Италию на вакации.
Рая же, воспользовавшись дополнительным временем, просит, что называется, помощи Клуба.
Что это за Клуб?
5Это печально известная- точнее, пресловутая самодеятельная организация жён, происходящих из давших дуба (точнее,
гигнувшихся) царств-государств, скажем так, Варшавского пакта.
Называется клуб «Русские Присоски».
Обидно, правда? Вот и каталонцам обидно, когда, например, эрзистезус, по старинке, зовут каталонской болезнью, хотя каждый каталонец, даже самый дебильный, с малолетства твёрдо знает, что болезнь эта итальянская или испанская, в крайнем случае – арабская.